И вот папа Лизы ухватил ремень поудобнее, поднял руку, и..
И хлестнул дочь по голой попе, поперек ее прекрасных ягодиц, первый раз! А потом и второй. И третий. И пятый! И еще! И еще!..
На коже Лизы появились красные полосы. Но вновь Евгений понял, что удары ремня были, как и шлепки ладонью в прошлый раз, вовсе даже не болезненными, а всего лишь ОСОБЕННО ЧУВСТВИТЕЛЬНЫМИ, то есть вновь выдержанными на той самой грани между болью и наслаждением, в которой наслаждению отводится главное место, а боли – всего лишь вспомогательная, обрамляющая роль.
Всего ударов ремня было двадцать пять. Следы от них покрыли попу Лизы равномерно, и теперь она вся была красной, и, очевидно, Лиза чувствовала, как ее попа буквально горит.
Но самое интересное, что примерно на двадцатом ударе Евгений увидел, как Лиза сжимает свои ягодицы, и буквально сжимается вся! И последние пять ударов были, пожалуй, немного больнее, чем предыдущие двадцать.
«Что это такое?» - спросил себя Евгений. – «Ей же сказали не напрягаться? Зачем она напрягается?..»
И вдруг он понял! Лиза напрягалась потому, что к ней пришел оргазм! И родители прекрасно понимали, что с ней происходит, помогали дочери достичь вот этого сладостного ощущения, и, очевидно, последние пять ударов ремнем даже усиливали ее ощущения.
Ощущения Евгения в этот раз также были еще более проникновенными. Так же, как и в прошлый раз, вместе с последними ударами ремня семя Евгения вырвалось из плена, и юношу охватил потрясающей, невероятной силы оргазм!.. «Опять трусы стирать придется тайно от мамы!» - подумал он.
И вот Торжественная Порка закончилась. Вновь Лизины родители растерли ей попу, и поцеловали ее каждый в свою половинку.
А когда панталоны Лизы вновь оказались надеты, а ее нижние юбки и платьице расправлены, она поднялась со своего ложа и принялась обнимать и целовать родителей с гораздо большим чувством, чем в прошлый раз.
И на ее раскрасневшемся лице вновь не было ни следа слез или страданий, а одно только глубинное, чувственное, духовное удовлетворение.
И благодарность, огромная благодарность маме и папе.
Ах, как это приятно, опять сказал себе Евгений, быть заботливо выпоротым своими собственными родителями! Как это приятно – одеть пышное детское платье, десяток нижних юбок и красивые панталончики только для того, чтоб позволить маме поднять платье, поднять нижние юбки и опустить панталончики, чтобы папа мог как следует выпороть тебя!.. Как следует для выражения взаимной любви и собственного проникновенного наслаждения.
«Хочу, хочу быть Торжественно Выпоротым папой и мамой!» - опять мысленно воскликнул Евгений. – «И не просто так выпоротым, а в образе девочки! В платье! В пышных панталонах! Чтобы снимать их, и лежать голой попой вверх! И пусть порют! Пусть порют!..»
4
Но в его семье телесные наказания не были приняты. Впрочем, какие же это наказания?.. Это телесные наслаждения! Для того, чтобы они были возможны, да еще на таком высоком духовном уровне, как это было в семье Лизы, надо отказаться от тех глупых предрассудков, ненужных страхов и табу, которых немало наложили на человеческие отношения всевозможные религиозные и философские системы, само понятие «наслаждение» тесно связавшие с понятиями «порок», «запрет», «грех» и прочими «ай-яй-яй».
Человек – не животное, управляемое инстинктами!
Человек не может и не должен жить без наслаждений!
Жизнь и так довольна коротка, и если еще и от чувственных наслаждений отказаться, то жить будет просто противно.
Так вот, да здравствуют наслаждения!
И более того – да здравствуют гармоничные наслаждения!
Поскольку там, где гармония, нет места низменным наслаждениям, связанным с болью и страданием и самого отдельно взятого человека, и всех тех людей, которые его окружают.
На этом и была основана та философская система, на которой, надо полагать, и была завязана вся система жизни, принятая в семье Лизы.
«Интересно, как у них все началось?..» - задумался Евгений на утро после первой увиденной им Торжественной Порки. И тут же, таинственным образом, через космическое Откровение, получил ответ на свой вопрос.
Он увидел дачные угодья Лизиных родителей, он увидел саму маленькую Лизу, бегающую между кустами роз голышом, в одной только панамке, он увидел, как она подбегает то к маме, то к папе, и они ласково шлепают ее, и она жмурится от удовольствия, прижимаясь к родителям. Он увидел, как Лиза растет, по-прежнему дома обходясь без какой-либо одежды, и растет чувственное взаимопонимание между нею и ее родителями, и однажды в порыве особенной ласки ее папа укладывает свою уже довольно большую девочку себе на колени голой попой вверх и шлепает несколько раз, и Лиза болтает ногами вовсе даже не от боли, страха или гнева, а от радости, пришедшей к ней от того, что ее понимают, и понимают очень хорошо.