Только тогда Болимс Влек, кряхтя и охая, покинул свое убежище, а Иван, едва справившись с собственным голосом, прохрипел:
— Это что за хр…
— Фу! — укорил Кьетт. — Как не стыдно, в приличном-то обществе и такие слова! А еще некромант! Руза это была. Всего-навсего.
— Кто? — Слово показалось смутно знакомым. — Какая руза?
— Перепончатокрылая. — Кьетту не хотелось больше говорить про руз, хотелось спать.
Но Иван не отставал.
— А зачем она к нам лезла?
— Тебя пожрать хотела, зачем же еще?.. Болимс, право, ну ты-то что дрожишь? Рузы на снурлов не охотятся, только на людей! Не знаешь разве?
Знал. Но теперь его беспокоило другое.
— Скажите, это правда… — Голос его сорвался, он недоговорил.
— Что — правда?
— Что Иван — НЕКРОМАНТ? — выговорил снурл страшным шепотом.
— Ну разумеется, нет! Ничего общего не имею! — раздраженно опроверг объект рузьей охоты. — Ты слушай больше всяких разных нолькров. Они тебе и не таких еще гадостей наговорят! Они тебя самого в чернокнижии каком-нибудь обвинят!
— Тьфу-тьфу, чур меня, чур! — булькнул Влек и торопливо юркнул под одеяло, укрылся с головой, будто в том было его спасение.
Кьетт усмехнулся многозначительно и задул свечу.
Наконец наступила ночь.
Глава 6
которая учит: не та тварь страшна, которую мы съедим, а та, которая нас съест
А утром, в дороге уже, тема нашла неожиданное продолжение. Болимс Влек, бледный, невеселый и очень смущенный, поравнялся с Кьеттом и спросил:
— Феенауэрхальт, скажи… только не сердись… а ей было очень больно?
— Кому? — не понял тот. — Миле? Когда ее вешали? — Ну вот не шла у него почему-то из головы лоскотуха, привыкнуть, что ли, успел? Пусто казалось без нее в этом мире, нет-нет да и оборачивался невольно, будто надеялся вновь увидеть, как трусит она следом, глупая и грязная… Нет, как женщина она его не интересовала совершенно. Скорее, как занятная зверушка. Весело с ней было.
— Нет, это я про рузу. Больно ей было, наверное, когда ты руку отрубил?
— Конечно, больно! Это же рука! — согласился Кьетт машинально, продолжая думать о своем.
Снурл горестно вздохнул. Помолчал. Еще раз вздохнул.
— А как же она теперь будет, без руки?
— Подумаешь! Новая отрастет. Это же руза! — отмахнулся нолькр, его судьба ночного чудовища не волновала нисколько, он вообще не понимал, к чему о нем столько разговоров вести.
Но тут в их диалог вклинился возмущенный Иван.
— Что значит — новая отрастет?!
— То и значит! — Кьетт уже начинал раздражаться. — Начнет расти новая рука на месте старой, сначала маленькая, потом все больше и больше. И вырастет наконец длинная и красивая. «Регенерация» называется. Как хвост у ящерицы.
— Тогда зачем ты ее отрубал? — вскричал человек свирепо.
Нолькр вскинул на него округлившиеся глаза. Раздражение у него пропало, одно удивление осталось.
— А ты хотел, чтобы она ею до утра у нас в комнате махала? Дуло же из окна!
— Я хотел, чтобы ты эту тварь убил! Чтобы она больше на меня не охотилась! Не конечности рубить, а проткнуть ее надо было, прямо в сердце, или какие там у ваших руз жизненно важные органы!
— Вот видишь, какой он у нас жестокий! — обращаясь к Влеку, заметил Кьетт. — А говорит, будто не некромант. А самому только бы убивать направо и налево.
Снурл скуксился окончательно.
— При чем тут жестокость? — заспорил Иван. — Речь идет о самосохранении! Эта тварь охотится на людей! И я не желаю, чтобы она оставалась в живых! Все рузы должны передохнуть!
Кьетт хихикнул, отвернувшись, — разговор начинал его развлекать. Такая уж натура у нолькров, что хлебом не корми, дай поехидничать.
— Мало ли кто чего желает. Ты у Болимса Влека спроси, к примеру, — он наверняка мечтает, чтобы передохли все нолькры. Правда, Влек? Только честно?
— Да… Нет… Не все… — совсем стушевался тот, принялся на нервной почве колотить хвостом по крупу своей кобылки, та чуть не понесла, спасибо, Кьетт успел поймать под уздцы.
— Вот видишь! Ты чуть не довел его до беды своими жестокими разговорами! — бессовестно обвинил он Ивана. — Впредь думай, что спрашиваешь и у кого! Снурлы — ранимые существа, не то что вы, некроманты.
Вот и поговори с ним! Спорить с нолькром — себе дороже, пришел к печальному выводу Иван.
Постепенно походная жизнь входила в свою колею. Все большее и большее расстояние преодолевали путники за день. Болимс Влек перестал падать без чувств, и в этом была заслуга Кьетта Краввера.
— Ты не тяни до последнего, — внушал он горе-спутнику. — Почувствовал усталость — сразу говори нам, сделаем привал, отдохнешь.
Снурл отвел глаза, шмыгнул коротким носиком.
— Мужчине не пристало жаловаться на усталость, — прошептал он. — Мужчина должен стоически сносить все жизненные тяготы и невзгоды.
«Это не ты их сносишь, это мы тебя на руках носим! Родился дохляком, так не создавай другим лишних проблем!» — хотел ответить Иван, но не успел.
— При чем тут жалобы? — очень мягко возразил нолькр. — Мужчина должен уметь объективно оценивать свои возможности, и если он испытывает временные затруднения оттого, что еще не успел адаптироваться к чужому миру, чего зазорного в том, чтобы лишний раз передохнуть?
«Ах ты бог ты мой, какие мы деликатные! — рассмеялся про себя Иван. — Временные затруднения, как же!» Но вслух ничего говорить не стал, решив, что это будет действительно жестоко. Зачем окончательно добивать того, кто слаб от природы, да еще страдать вынужден по твоей вине? Главное, результат был достигнут: обмороки прекратились, и привалы приходилось устраивать все реже: снурл мало-помалу «адаптировался».
Очень тяжелыми были первые ночевки под открытым небом. Обычно спутники успевали за один дневной переход добраться до очередного постоялого двора или деревни. Но на пятый день пути, а может, на шестой — уже сбиваться начали — на месте ожидаемого трактира обнаружилось свежее пепелище.
Главное, всего часа два-три назад они проезжали через большое село. Но тогда на небе еще светило солнце, и снурл чувствовал себя бодро, и дядька какой-то встречный заверил, что впереди есть ночлег. Вот и не захотелось даром тратить время, решили продолжить путь.
Теперь красный закатный шар утонул в черных тучах, длинные тени протянулись от деревьев, и с неба полетели мелкие белые мушки — первые в эту осень.
— Никакого смысла двигаться дальше, — сказал Кьетт Краввер таким тоном, чтобы спутники поняли: это не обсуждается. — Пока совсем не стемнело, надо готовить ночлег! — Если честно, он боялся, что его не послушают. По большому счету кто он такой, чтобы распоряжаться? Младший из троих.
Но спутники спорить не стали, только Влек спросил робко:
— А нельзя ли ехать всю ночь? — Он был уверен, что на улице все равно не сможет заснуть.
— Нельзя, — был ответ. — Во-первых, на такой дороге лошади переломают ноги в темноте. Но это полбеды. Главная беда — те, кто в этой темноте охотится, а их немало кругом.
— Откуда ты знаешь? — удивился Иван. С момента нападения рузы новых опасных встреч не случалось, и он пришел к выводу, приятному, но ложному, что ночная нечисть в этих краях — большая редкость.
— Знаю, и все, — сообщил нолькр спокойно, как нечто само собой разумеющееся. — Они голодные и злые. Защита нам нужна. Ставь.
— Я?!
— Кто же еще? Мы с Болимсом — магические существа, забыл?
— А, типа вам бояться нечего?
Кьетт хмыкнул недовольно:
— Есть нам чего бояться. Просто к пассивной, защитной магии мы неспособны от природы. Она не на нас рассчитана, а как раз против нас, это ваши, человечьи фокусы. Круг рисуй, как с Милой тогда, помнишь?
Иван очертил круг. Вокруг себя, где стоял.