— Не такой! — обиделся Кьетт. — Большой надо, чтобы все поместились — и мы, и лошади. Ты же не хочешь, чтобы задрали их? Сейчас мы все в кучку встанем…
— Нет! — неожиданно пискнул снурл, с тревогой озираясь и будто прислушиваясь к чему-то. — Не надо! Не здесь! Это плохое место!
Дорога шла через редкий, чахлый лесок. Голые деревья тянули к небу пучки тонких веток. Ветер свободно гулял меж ними, так что искать укрытия в чаще не было никакого резона.
— Место как место, — отмахнулся Иван, он уже подобрал на обочине удобный дрын и собрался чертить. — Лучше все равно не будет. Разве что шалаш поставить? Или не успеем до темноты? Тогда костерок…
— Нет, ты не понимаешь, — заволновался, засуетился Болимс. — Это место совсем плохое,тут кругом гнездится зло, я чувствую! Нельзя здесь задерживаться, поскачем прочь!
— Ерунда, какое там зло… — начал было Иван, но Кьетт перебил:
— Ты уверен? Ты в самом деле чувствуешьили тебе просто страшно? Болимс, разберись и ответь честно, это очень важно!
— Чувствую! — чуть задыхаясь от волнения, бормотал тот. — Я… я никогда не практиковал магию, я не думал, что способен… Но зло, здесь кругом зло, оно хочет меня, и Ивана, и лошадей тоже… Хочет наши жизни…
— А меня? — Даже в тусклом свете сумерек было заметно, как Кьетт вдруг побледнел.
— Нет, тебя не хочет… — Тут лицо снурла сделалось совсем растерянным и жалким. — Ты только не обижайся… но оно… оно…
— Что?!
— Оно как бы тебе сродни! — выпалил несчастный, собравшись с духом.
— Так, двигаем отсюда! — почти выкрикнул Кьетт. — Живо!
Снурла даже подсаживать на седло не пришлось, сам взгромоздился, да так прытко, что едва не свалился с другой стороны. И скакали они, не разбирая дороги, убегали от невидимого врага, и лошадей не приходилось погонять, сами несли. А потом сами перешли на шаг.
— Ну теперь чувствуй, — велел нолькр снурлу. — Есть зло?
Зла не было. Только рузы, упыри, цегры и оборотни. И еще фальгрим может во-он из тех могильников вылезти. Ничего страшного, ночевать можно. Только защиту надо ставить спешно, потому что стемнело совсем, и хворосту уже точно не набрать.
Так и просидели до рассвета посередь дороги, прижавшись друг к другу и дрожа от холода. Пытались дремать, получалось плохо. Рядом топтались, всхрапывали лошади — глаза их были предусмотрительно закрыты шорами. С чужого неба падали редкие снежинки. Рузы носились во мгле на перепончатых крыльях, врезались в невидимую стену защиты и, грязно бранясь на каркающем своем наречии, падали вниз. Потом пришла пара упырей, и рузы устроили обед: разодрали мертвецов в клочья, из-за кусков передрались и погибшего в драке соплеменника съели тоже. Оборотни выли где-то за лесом. Цегр приходил, себе на горе, — огромный, безмозглый, на горбатом загривке дыбом шерсть, в желтых глазах плещется слепая ярость, с клыков капает слюна. Ломился тупо в стену, и рузы все разлетелись с его появлением.
— Выпусти меня на минуточку, — попросил Кьетт Ивана невинным голосом. — Щелку сделай, чтобы я пролез бочком, а цегр — нет.
Иван щелку сделал. Зачем — спрашивать не стал, знал, что сейчас произойдет. Сам глаза закрыл и снурлу велел не смотреть. То, что осталось от цегра, дожрали рузы. А фальгрим так и не пожаловал. Спокойно ночь прошла, уверял измученных и окоченевших спутников нолькр. На войне гораздо хуже бывает.
Потом было еще несколько таких ночей. Ничего, привыкли. А от какого зла они так спешно удирали в ту, самую первую, кого именно чувствовал снурл, а нолькр не чувствовал, но боялся, Иван так и не узнал. Допытывался у Кьетта, но тот был неумолим:
— Не скажу пока, в другой раз. Мы с тобой еще мало знакомы, я стесняюсь.
— Это что, твои соплеменники были? — наседал Иван, сделав из вышесказанного некоторые догадки.
— Нет. Не совсем. Отстань. Попозже.
Так и не признался. И снурл ничего не знал. Или тоже говорить не хотел? Как же это нелегко — водить знакомство с магическими существами!
Через девять дней пути они должны были выехать к семозийско-гевзойской границе — так обещал граф. «Там вас стража остановит, спросит пошлину за выезд-въезд. Так вы только гевзойцам платите, а нашим не давайте, скажете, по казенной надобности едете», — ну не делал королевский дядюшка большой разницы между своим карманом и государственным, что тут поделаешь.
Не выехали. И местность стала совсем необжитой, не у кого и спросить, далеко ли осталось.
— Заблудились! — запаниковал снурл к вечеру, днем он еще надеялся на лучшее.
— Как мы могли заблудиться, если дорога одна-единственная и мы с нее не сворачивали? — резче, чем следовало бы, огрызнулся Иван. С каждым днем чужой мир раздражал его все сильнее. Наскучило однообразие осеннего ландшафта, лишенного всякой живописности. Надоело качаться в седле день за днем, надоело бояться руз и прочей местной дряни. Тошнило уже от трактирной грязи и бедности деревень, в которых случалось ночевать. Будучи, с легкой руки графа Сонавриза, «важными господами», они останавливались только в самых лучших, по местным меркам, домах, принадлежащих старостам или зажиточным арендаторам. Но даже в них было убого и промозгло, хозяева явно экономили на дровах. Одежда провоняла костром и лошадьми, ее мучительно хотелось сменить или хотя бы постирать, но, когда он заикнулся об этом, Кьетт только и вымолвил с тоской в голосе: «Не высохнет за ночь»… Скучный, серый, неустроенный мир — угораздило же в такой угодить! Общага уже домом родным казалась, все-таки в ней и туалет теплый, и душ есть на первом этаже…
— …А может, как-то не заметили и свернули?
— ОДНА ДОРОГА, говорят тебе! Некуда было сворачивать. Скорее, обсчитались днями. У меня, к примеру, все в голове уже перепуталось: что вчера было, что позавчера — не помню.
— Да я вроде считал…
— Вот именно — вроде!
— Не кричи на него, он тебе ничего плохого не сделал, — вступился за снурла Кьетт, и Ивану стало стыдно: нашел, в самом деле, на ком досаду срывать! — Не заблудились мы и дни не перепутали. Просто двигались не так быстро, как привык граф, вот и выбились немного из графика. Ничего страшного.
— Правда? — облегченно вздохнул Влек.
— Ну конечно! Даже не сомневайся!
«Немного» — это оказалось три дня. Лишних три дня в чужом мире! В тайне Иван был готов рвать и метать, но воли нервам больше не давал. Потому что сам виноват, из-за его собственной придури вляпались.
…Всего час отделял их от границы, когда из придорожного леска вынырнули трое, встали поперек дороги с арбалетами на плече. Худые, узколицые, длинноволосые, с клыками, когтями и большими глазами, мрачно сверкающими в осенней мгле. В общем, не требовалось становиться этнографом, чтобы издали признать в них соплеменников Кьетта Краввера.
— Ну-у-у, — с досадой протянул тот, — вылезли! Щас начнется!
— Думаешь, у них злые намерения? — В испуге снурл осадил коня, затоптался на месте.
— Я не думаю, я знаю. Мародеры. Я эту породу носом чую!.. Ладно, не назад же возвращаться. Прорвемся. Хорошо, я цегром не пренебрег тогда… Эй, чего надо, уважаемые?
Нолькров вежливое обращение не смягчило. Они взяли оружие на изготовку. Правда, еще не успели заметить, что наконечники их коротких стрел как-то странно обвисли и закапали, будто не из стали, а из воска были отлиты, и этот воск теперь таял. Зато Иван заметил и приободрился. А Влек подумал отрешенно: «Это же страшно сильная магия — вот так растопить металл!»
— Силы надо, — последовал ответ. — Снурла отдашь, тебя и человека пропустим.
Краем глаза Иван заметил, как припал к конской шее несчастный Болимс Влек.
— Шакалите? — Кьетт растянул губы в неприятной, жутковатой ухмылке, она ему очень не шла. — И Закона не боитесь?
— Мы сами себе Закон! — Они прекрасно понимали друг друга, нолькры разных миров.
— А! Ну так я и думал! — кивнул Кьетт и, обернувшись к спутникам, нарочито громко объявил: — Все прекрасно, их можно убивать!