На секунду улыбка исчезает с лица Паркинсон, но мгновенно появляется снова.
— Похоже, мужчин этот маньяк не любит больше, чем женщин, — заявляет она.
Малфой хмурится и торопливо листает книгу в кожаном переплете.
— У него есть почти все, что нужно, — говорит он и начинает рассказ: — Это древняя магия индейских племен, еще с тех времен, когда жертвоприношения считались обычным делом.
Гермиона вздрагивает от этих слов, мне тоже становится не по себе.
— Все же знают, что такое ловец снов? — спрашивает Малфой.
Кивают все, даже Паркинсон.
— Обычный ловец защищает от простых кошмаров, которые могут сниться каждому из нас, — продолжает он. — Но есть кошмары, которые буквально высасывают из тебя все силы, убивают изнутри, настолько они кажутся реальными.
Я нервно сглатываю, вспоминая о своих снах, связанных с Волдемортом.
— Для таких снов требуется особый амулет: нужно взять человеческие волосы и сплести из них паутину, которая будет ловить кошмары, по ее краям повесить человеческие глаза, которые будут неустанно следить за злыми духами, а в центре поместить человеческое сердце, которое будет давать свою силу.
— Сердце? — дрожащим голосом переспрашивает Гермиона.
Малфой кивает.
— Нам срочно нужно к Лавгудам, у нас больше нет вариантов, — я вскакиваю с дивана. — Больше никто не должен пострадать.
Гермиона кивает и встает вслед за мной.
— Нужно сообщить об этом в Министерство, — говорит Малфой. — И не лезть к этому психопату прямо в руки.
— Нам не нужна твоя помощь, — говорю я. — Не переживай, мы замолвим за тебя словечко, чтобы тебя взяли на стажировку в Аврорат.
Гермиона смотрит на меня с непониманием, Малфой — со злостью. Паркинсон что-то тихо говорит, но я не могу разобрать ничего кроме «чертов Поттер».
— Какая мне теперь стажировка без глаза? Этот протез нужно ждать целую вечность! — зло кричит Малфой и добавляет чуть тише: — Дебил.
— Придурок, — бросаю я в ответ и тяну Гермиону за собой.
Она покорно идет следом.
*
Мы стоим около дома Лавгудов, солнце слепит глаза. Сад вокруг дома цветет яркими красками, я чувствую легкий запах цитруса и роз. Я не был здесь с тех самых пор, как Ксенофилиус Лавгуд почти сдал меня Пожирателям Смерти. Надеюсь, новый прием будет более радужным.
Мы проходим по дорожке, усыпанной камнем, и озираемся по сторонам. Вокруг — зеленые поля и ни души. Тишина рядом с этим домом пугает.
Я останавливаюсь у двери и смотрю на Гермиону, она ободряюще кивает и держит палочку наготове.
— Давай, — шепчет она.
Заношу руку, чтобы постучать, и слышу тихий вскрик Гермионы.
Секунда — и она падает на землю. Я кидаюсь за ней, но в ту же секунду меня пронзает острая боль в шее, и я отключаюсь.
*
Когда я прихожу в себя, голова раскалывается от боли. Я плохо вижу, где нахожусь, потому что на мне нет очков, но чувствую, что связан. Делаю несколько попыток высвободиться — бесполезно.
Помещение напоминает мне лабораторию: я лежу под наклоном, как в кресле у стоматолога, надо мной яркая лампа, вижу очертания шкафов, но совсем нет солнечного света, как будто все находится под землей.
— Гермиона? — тихо зову я.
— А-а-а, очнулись, мистер Поттер? — слышу я скрипящий голос.
Ко мне подходит мужчина в белоснежном халате с длинными светлыми волосами.
— Мистер Лавгуд?
— Да-да, — отвечает он. — Мне жаль, мистер Поттер, но вы сами виноваты. Моя малышка больна, ей так плохо, я должен помочь.
— Луна? Что с ней?
Я снова делаю попытки освободиться, пока Ксенофилиус стоит ко мне спиной. Пытаюсь сотворить беспалочковую магию — не выходит. У Гермионы бы наверняка получилось! Вот только где она?
— Моя малышка заболела, зачахла. Видите ли, мистер Поттер, у нее совсем не осталось друзей. Все про нее забыли, — он не поворачивается, что-то переливая по колбам. — А знаете, какое лучшее лекарство от всех болезней?
— Какое? — спрашиваю я, пытаясь протянуть время.
— Любовь, мистер Поттер, — Ксенофилиус подходит ко мне с колбой и острым металлическим предметом, похожим на скальпель. — Но вы не хотели дать моей девочке любви, поэтому я заберу ее сам.
Я снова пытаюсь высвободиться, на этот раз вкладывая всю свою силу. Веревки больно впиваются в кожу, а голова снова начинает раскалываться.
— Мистер Лавгуд, вам лучше отпустить меня, — говорю я сквозь зубы. — Мы поможем Луне, вам не нужно больше никого ранить.
— Никто не поможет ей, кроме меня, — грустно отвечает он и хватает меня за подбородок.
Я вырываюсь, потому что он пытается влить в меня ужасно горькое зелье. Лавгуду удается влить несколько капель, я чувствую, как остатки зелья стекают по моей коже.
— Где Ге-ге-рмиона? — язык заплетается, и я с трудом выговариваю слова.
— Придется стереть ей память, — отвечает Лавгуд. — Она очень не вовремя появилась здесь.
Находиться в трезвом сознании становится все сложнее, я чувствую, что и так мутная из-за отсутствия очков картинка начинает расплываться. У меня больше не получается пошевелиться, в панике я пытаюсь сказать или сделать хоть что-нибудь — бесполезно.
Все, что мне остается, невнятно мычать и моргать.
— Мне нужно ваше сердце, мистер Поттер, — говорит Лавгуд. — Но вы должны находиться в полном сознании, поэтому я просто вас обездвижил.
Я мычу и жмурюсь от яркого света лампы, который он направляет прямо мне в глаза.
— Ваше доброе храброе сердце будет последним элементом, мой ловец кошмарных снов будет готов. Луна так слаба, — он нервно всхлипывает. — У меня осталось совсем мало времени.
Я чувствую, как сердце бешено стучит в груди. Неужели еще пара мгновений — и оно перестанет биться?
Холодное прикосновение скальпеля отрезвляет меня. Лавгуд делает надрез, и я чувствую боль, чувствую, как сталь погружается все глубже под кожу. Мне хочется выгнуться и кричать, но я не могу этого сделать. Не могу сделать ничего.
Лавгуд делает новый надрез. Внутри своей головы я ору благим матом и надеюсь, что скоро потеряю сознание от боли.
— Тише, мистер Поттер, пока вы нужны мне живым, — он словно читает мысли и подносит к моему носу едко пахнущую тряпку, которая в момент пробуждает меня от агонии.
Сколько раз я был лицом к лицу со смертью, но еще никогда не чувствовал себя таким беззащитным. Боль усиливается. Я слышу громкий хлопок… и все стихает.
Чьи-то холодные руки касаются меня, стягивают с кровати.
— Давай же, Поттер.
Это Паркинсон, но я не могу понять — настоящая она или плод моего воображения. Мысли роятся в гудящей голове, а сердце стучит с такой силой, что, кажется, вот-вот вырвется в проделанные Лавгудом надрезы.
Я все еще не могу шевелиться, и она тянет меня на себя. Не выдерживает тяжести моего тела, и мы оба оказываемся на полу: я лежу на ней сверху, чувствую сладкий запах табака, и мне отчего-то становится так хорошо. Я закрываю глаза.
— Поттер, не умирай, — шипит она.
Мысленно я смеюсь. Живее всех живых — благодаря ей.
Паркинсон скидывает меня с себя, и теперь я лежу на спине. Она исчезает, и меня захлестывает паника. Боль в груди не утихает, зато, кажется, мое тело снова возвращается ко мне.
Я пытаюсь повернуть голову, чтобы найти Паркинсон, но она сама склоняется надо мной, загораживая свет. Лучи от лампы позади нее выглядят так символично, как будто она…
— …ангел, — хриплю я.
Я слышу ее мелодичный смех, и паника окончательно отпускает.