Двадцать пять лег до Гвадалахары проехали мы в два дня. Мы остановились у просторной венты, в нескольких легах от города, чтобы взять прикрытие, потому что близ больших городов часто случаются разбои, почему и у венты стоял кавалерийский пикет. Лучшие войска уведены были в Техас, а для отправления гарнизонной службы, оставлены рекруты, по наружности коих едва можно было догадаться, что они военнослужащие. Пятеро таких жалких молодцов с одним унтер-офицером, несколько постепенное, присоединились к нам, в виде охранной стражи, и в чрезвычайно веселом расположении духа поскакали подле нашей кареты. Не доезжая верст двух до городской заставы, garita, карета остановилась; las tropas, как наш Игнасио называл эту сволочь, стали во фронт; унтер-офицер подъехал к карете с объявлением, что мы теперь вне великой опасности, и что нам уже нечего бояться, если я не откажу ему в приличном награждении. Эта речь была довольно откровенна, и стоила внимания; я думаю, Правительство, не в состоянии будучи выплачивать жалованье этим воинам, предоставило путешественникам попечение удовлетворять их, под видом награждений.
В Мексиканских городах нет ворот, которые бы можно было запирать; la garita значит собственно караульню без караула; на наружной стене, часовой только намалеван во весь рост; заставный писарь и таможенный чиновник, в одном лице, выходит из гариты, записывает имя и звание проезжего, спрашивает, нега ли запрещенных товаров, и если чиновник в холстинной куртке, в добром расположении духа, то довольствуется сделанными ему ответами.
Нетерпение наше увидеть этот знаменитый город было удовлетворено самым приятным образом, ибо с безлесной равнины, по которой идет дорога, предметы видны в значительном отдалении. Гвадалахара, с церковными башнями и монастырями и множеством садов, представила живописный вид; на небольшом возвышении над городом и позади его стоит Puebla San Pedro — дачи богатых горожан — с бесчисленными садами, сквозь роскошную зелень коих едва виднеются выбеленные дома. Но нам должно бы остаться на нашей точке зрения, чтобы не изгладить приятного впечатления, ибо в улицах город представляется в весьма невыгодном виде, и совершенно похож на большие деревни, которые мы готовы были почесть за города, потому что они сами не имеют притязания на это название; напротив того, второй город республики мы охотно назвали бы большою деревнею, не смотря на то, что в нем 60,000 жителей.
Почти все города в Мексике построены по одному плану: улицы, совершенно прямые, пересекаются под прямыми углами; соборная церковь стоит обыкновенно на обширной четырехугольной площади, plaza major, на которой строятся и значительнейшие здания, между коими отличаются дом местного управления и ряд лавок, portalis; посредине площади, четырехугольное место обсаживается тенистыми деревьями. В Гвадалахаре собор стоит на небольшой площади, а в Мексике на этой площади нет аллей: это исключения. Дома, построенные из камня и жженой глины, редко бывают выше двух этажей, и все кроются совершенно плоскими, горизонтальными крышами, от чего город кажется непривычному глазу еще недостроенным. Это обстоятельство и особенность движения на улицах, которое хотя и значительно, но преимущественно состоит из транспортов вьючных ослов и мулов, или тяжелых телег, запряженных 6 и 8 волами; проезжающие на ослах поселяне, особенно пешеходы в самом бедном одеянии, в таких лохмотьях, что надобно удивляться искусству, с каким умеют надевать их; редкое появление порядочного экипажа, и еще реже прилично одетого пешехода — эта особенность, это отсутствие изящества и богатства на улицах, дает Гвадалахаре более вид многолюдного торгового селения, нежели города, второго в республике по богатству, населению и образованности. Но когда глаз привыкнет к низким строениям без крыш, к проходящим по улицам ослам, мулам, волам и всякой сволочи в лохмотьях; когда путешественник примется рассматривать город по частям, тогда он отдаст дань удивления величественности общественных заведений, красоте, изяществу и великолепию церквей и монастырей; он не замедлит сознаться; что Гвадалахара достойна быть главным городом столь важного Штата, как Халиско, и из всех городов республики наиболее заслуживает внимания. Здания, каковы нынешний арсенал, в котором, при Испанском правлении, воспитывались обоего пола дети бедных родителей, с 24 дворами; городской госпиталь, весьма сообразно устроенный на 1000 больных; Академия Художеств, где и теперь еще обучаются более 300 воспитанников, и где, до упразднения конфедерации, в 1834 году, собирался Конгресс Штата Халиско; табачная фабрика, на которой изготовляется ежегодно до 60 миллионов papellitos, и ежедневно работают более 1000 женщин, многие церкви и монастыри, в особенности собор величественной архитектуры, украшенный внутри с большим вкусом и великолепием, без сомнения, прекраснейший во всей Мексике; — эти здания обратили бы внимание даже в нашей северной столице, и тем более заслуживают внимания жителя Севера, что в них владычествует благодетельное влияние южного неба — простор, обилие цветов, фонтанов. Площадь, с дворцом правительства и рядами лавок, представляет живописный вид. Alameda есть публичный сад, который теперь хотя и запущен, но еще свидетельствует о прежней своей красоте и величии; Paseo — 4 ряда высоких тенистых лип и ясеней, которые вдоль канала обходят почти весь город, и составляют, по воскресным дням, прогулку высших сословий, собирающихся в экипажах и на лошадях. Цирк для боя быков и театр доставляют жителям разнообразное удовольствие.
Комиссионер Г-на Баррона, тамошний купец, Дон Мануэль Луна, позаботился для нас о квартире в хорошей части города, на самом Paseo. Взойдя только на одну лестницу, имели мы четыре просторные комнаты, но без мебели; голые стены; полы, как во всей Мексике, кирпичные; окна без стекол; балкон на улицу, а на заднем дворе тенистый сад. Вскоре явились к нам посланные от Дона Луны и предложили нам свои услуги; потом представлялись нам Северо-Американец, настоящий янки из Нью-Йорка, Англичанин из Гибралтара и Ганноверец, люди услужливые и приятные, из коих последний в особенности казался обязательным, и действительно много содействовал к тому, чтобы сделать для нас пребывание в Гвадалахаре, по возможности, сносным. Известие о прибытии Русского офицера и Русской дамы возбудило любопытство и Европейцев, и Мексиканцев; нам стоило только показаться на балконе, чтобы из противостоявших домов тотчас выманить жителей на балконы, и заставить чернь на улицах столпиться в кучи, и с удивлением глазеть на даму, прибывшую от северного полюса. — Во время прогулок по Paseo, за нами бегали и зевали на нас; это было так несносно, что мы принуждены были отказаться от прогулок пешком, и, по тамошнему обычаю нанимали карету.
Мы намерены были прожить в Гвадалахаре только несколько дней. Новые друзья наши из Европы и Дон Мануэль повсюду сопровождали нас, и показывали все достойное примечания. Мы посетили театр, что бы удовлетворить своему любопытству, и посмотреть экзотических творений здешнего высшего круга. Театр просторен, во был слабо освещен; оркестр очень хорош, а игра так забавна, что при представлении трагедии Орест, публика изъявляла свое удовольствие громким смехом. В партере мужчины сидели в своих Мексиканских шляпах, и были большею частью закутаны в плащи, zerapas, capas, mangas, коих разнообразнейшие качества и цвета означали большое различие состояний, от поденщика до купца и помещика. Не произошло ничего неприличного; аплодировали, смеялись, высекали огонь, курили сигары — без малейшего нарушения приличий. Для нас занимательны были дамы в ложах, с высокими как башни гребнями, и в Европейском наряде, курившие свои papellios, которые как жуки светились в устах, и не смотря на то, не помрачали огня черных глаз. Дон Мануэль обещал, чего мы очень желали, сводить нас в женский монастырь, в котором было 300 монахинь. Под его покровительством прошли мы в наружные ворота, у которых встретила нас настоятельница, и после продолжительных учтивостей, объявила, что не может впустить нас во внутренние покои иначе, как с условием, чтобы мы обязались безусловным ей повиновением. Исполнение этого предложения вероятно казалось ей удобнее, нежели нам; мы без успеха оставили это неприступное место.