Эти педагогические внушения не достигли цели в случае фрау Эмми Н., как потом показало время.
Вечером пациентка веселится напропалую, она совершенно раскована в разговоре перед началом гипноза. На гипнотическом сеансе я спрашиваю, какое событие в её жизни произвело на неё самое большее впечатление и чаще всего всплывает в качестве воспоминания. – Смерть мужа. – Я прошу рассказать мне об этом с мельчайшими подробностями, что она и делает. Заметно, что она находится в глубочайшем волнении, но нет ни щелчков, ни заикания.
Как однажды в районе Ривьеры, местечко, от которого они оба были без ума, они шли по мосту, и муж, у которого неожиданно начался сердечный приступ, вынужден был опуститься на землю и несколько минут лежать безжизненно, а когда поднялся, то сделал вид, словно ничего не произошло.
Как вскоре после этого, когда после родов она лежала рядом с малюткой, муж, читая газету, завтракал за маленьким столиком рядом с их кроватью, неожиданно он резко встал, очень странно посмотрел на пациентку, сделал несколько шагов и замертво упал на пол. Она поднялась с постели. Вызванный врач пытался оживить мужа, из другой комнаты она слышала предпринимаемые врачом усилия; но всё было напрасно. Закончив рассказывать об этом эпизоде жизни пациентка продолжала: и как ребёнок, которому тогда было всего несколько недель, тяжело заболел и такое его состояние продолжалось целых шесть месяцев, да и сама она почти всё это время находилась из-за высокой температуры в постели. И вдруг что-то в поведении пациентки изменилось: последовала целая серия хронологически упорядоченных жалоб на этого ребёнка, которые высказывались со злым выражением лица, обычно так говорят о ком-то чересчур уж опостылевшем. Долгое время ребёнок был совершенно невменяем, он постоянно кричал, не мог уснуть, можно было прийти в полное отчаяние из-за невозможности вылечить паралич его левой ножки. В четыре года у ребёнка появились зрительные галлюцинации, ходить и говорить он начал довольно поздно, поэтому долгое время его считали идиотом. По мнению врачей у ребёнка было воспаление головного и спинного мозга, да и это ещё было не всё. Я прерываю пациентку, говоря о том, что сегодня это здоровый и цветущий ребёнок, я ставлю препятствия её желаниям вновь и вновь перебирать в памяти печальное прошлое, устраняя не только эти активно существующие воспоминания, но и всё что каким-то образом напоминает об этом, словно бы ничего подобного никогда и не существовало. Я внушаю пациентке устранение ожидания несчастий, того ожидания, которое неизменно мучает больную, и исчезновение болей в теле, на которые она стала жаловаться рассказывая последний эпизод, и это несмотря на то, что уже несколько дней о боли ничего не было слышно.
Вероятно, в своём терапевтическом рвении на этот раз я зашёл слишком далеко. Даже спустя полтора года после лечения, когда фрау Эмми фон Н. находилась в относительно хорошем состоянии, она жаловалась мне, что её сильно удручает то, что определённые, очень важные моменты своей жизни она никак не может вспомнить достаточно ясно. Она считала это свидетельством снижения своей памяти, а мне же приходилось остерегаться того, чтобы пациентка не узнала истинную причину такой специфической амнезии. Поражающий успех терапии в этом пункте скорее всего связан с тем, что я вынуждал пациентку с мельчайшими деталями рассказывать мне о том, что хранилось в её памяти [пациентка делала это гораздо подрбнее, чем отражено в моих записях], обычно же мне достаточно простых упоминаний фактов.
К моему удивлению после сделанного мной внушения пациентка сразу же переходит к разговору о князе Л., чей побег из сумасшедшего дома заставил тогда многих говорить об этом, приводя к появлению ещё более устрашающих представлений о психиатрических больницах; так среди ходящих слухов можно было встретиться с тем, что людей там лечат посредством обливания головы ледяной водой, помещают больного в специальный аппарат и долгое время в нём вращают, пока он полностью не успокоится. Три дня назад, когда пациентка впервые начала жаловаться на испытываемый ею страх перед сумасшедшим домом, я прервал её рассказ на первой фразе о том, что больных там привязывают к стульям. Но вскоре я начинаю понимать, что ничего этим не достигну, что нужно выслушать пациентку до конца, вплоть до последнего пункта. Так я и делаю, а затем устраняю у неё и эти новые, ужасные представления, апеллирую к её рассудку, да и в конце-то концов здесь мне можно доверять гораздо больше, чем глупым девицам, от которых она понаслушалась жутких историй о условиях пребывания в сумасшедшем доме. Так как в речи пациентки иногда замечается что-то напоминающее заикание, то я заново спрашиваю её о том, когда впервые появилось заикание. – В ответ на мой вопрос с её стороны не доносится ни звука. – Вы действительно ничего не знаете об этом? – Нет. – Почему же нет? – Почему? Потому что я не могу (это она уже выговаривает грубо и зло). В словах пациентки можно видеть успех сделанных мной внушений. Пациентка высказывает желание выйти из гипноза, что я и делаю.