Тяжелый вздох все расслышали очень хорошо. Да и слова, последовавшие за ними, прозвучали жестко и внятно.
– Грешник. Ну, сколько у тебя взрывчатки? Ну, килограммов двадцать как показали наши эксперты, что твою лабораторию на кусочки разобрали. А знаешь, сколько сейчас уже под вашим зданием? Около тонны. Чтобы наверняка. Я простой человек, но я давно осознал, что одна личность… одна жизнь, пусть даже моя собственная ничего не стоят перед угрозой даже не стране, а всему виду человека. И когда я вошел к вам я простился по телефону со всеми. Не открыто, но так… Хоть пару слов услышать. И я буду очень удивлен и обрадован, если чудом вернусь с того света. Но если не вернусь… Все мои просьбы, которые я передал мне будут выполнены. А вы станете шахидами по неволе… Уж не знаю в кого вы там верите, но рая я вам точно не обещаю. У меня хорошие связи на небе. А теперь все… решайтесь. Думай Грешник. Жизнь и возможное скорое исцеление. Или в компании со мной на вечные муки.
Грешник еле унял злую дрожь. Он послал к окнам своих бойцов и те подтвердили, что все части спецназа отошли на приличное расстояние. На такое, на котором их не достанет мощный взрыв.
Толик взял в руки чашку и отпил большой глоток остывшего сладкого чая. Достал новую сигарету и закурил, рассматривая гладкую поверхность стола. Он все сделал. Все что от него зависело. Он сделал даже больше. А теперь будь что будет.
Ему нравился холодный чай и вкус дыма. Он надеялся, что это не последняя его сигарета.
Вместо эпилога.
«Вчера приезжал Семен. Он сказал, что у Вики все нормально, насколько это вообще может быть нормально в женской спецколонии. Мы долго с ним говорили о том, что Вика, по сути, была не виновата. Она делала свою работу. Но я задумался тогда о другом. А виноваты ли были все те, кто упек нас в это гетто. Ведь они тоже, по их собственному мнению, делали свою работу. Они считали своей работой заботу о здоровых и изоляцию зараженных. Вопрос не праздный нам всем надо хоть кого-то винить в наших бедах. Не абстрактно же ненавидеть мир. Смеюсь в этом месте. Да, я тоже хотел бы что бы во всем что со мной произошло оказался виноват кто-то один. Что бы быть может отомстив мне стало полегче…
Мальчик, которого Вика спасла, учится теперь в моем классе, как и его подруга. Хорошие ребята. Не хуже и не лучше тех, кто остался там… за полосой отчуждения. Они читали Демиурга и им тоже не понравилось. Они объяснили почему… Может и правда это нехорошая книга? Не знаю. Главное, что они действительно объяснили, почему им не понравилось. Почему не смотря на катастрофы и кризисы. Не смотря на трагедии и мерзость вокруг, всегда будут те, кто не поддастся. Кто останется Людьми. И не, потому что они одурманены вековой моралью. Не потому что они добры по своей природе. Наоборот Люди зачастую злы. Они творят человечные поступки, потому что находятся в вечной борьбе с собой, со своим нутром. Они не могут унизиться до скотства. Им и, правда, легче подохнуть. При выборе жрать своих или умереть они, наверное, с легкостью умрут. И будут счастливы, отправляясь в небытие.
Я слушал их и понимал что это… эти мальчики и девочки… удачливые и не очень. Счастливые и нет. Иногда понимают в этом мире больше чем мы все вместе взятые, такие взрослые и умные. Ведь всегда будут смертельные болезни. Не чума или ВИЧ так что-нибудь другое. Всегда будут войны и революции. Не в нашей стране, так в другой. Но всегда из тысяч людей будут находиться единицы, глядя на которых можно будет сказать: Бог не зря дал свой Обет больше никогда не устраивать Потопа на земле. Мы, удачное его творение не смотря ни на что. Мы позволим Ему отыскать в Его собственном замысле изъяны и недочеты. И я надеюсь что когда-нибудь из этих мальчиков и девочек родятся настоящие Творцы, а не Демиурги.
Кто-то назвал «Демиурга» Агонией Веры. Нет. Это не так! Эта книга - лакмусовая бумажка. Не больше. Бумажка… Отделяющая человека от нелюдя. И мне… мне горько оттого что написал ее я».
Конец.
Февраль 2008 года.
Санкт-Петербург.