В тот год выборы состоялись позже обычного из-за того, что Бибул постоянно вмешивался в них, говоря о том, что знамения неблагоприятны. Но невозможно бесконечно откладывать решающий день, и в октябре Клодий достиг, наконец, своей мечты, выиграв выборы и став трибуном. Цицерон не счел нужным присутствовать на Марсовом поле, чтобы услышать результаты выборов. Да это было и не нужно: крики восторга мы могли слышать, не выходя из дома.
Десятого декабря Клодий был приведен к присяге в качестве трибуна. Цицерон опять не покинул своей библиотеки. Но крики были столь громкие, что мы слышали их даже при закрытых окнах и запертых дверях. И сразу же появилась информация о том, что Клодий поместил детали своих предлагаемых законов на стенах храма Сатурна.
— Да, времени он не теряет, — произнес Цицерон с мрачным выражением лица. — Ну что же, Тирон, спустись и узнай, что собирается сделать с нами Смазливчик.
Как вы понимаете, я спускался с холма с чувством все возрастающей тревоги. Собрание уже закончилось, но небольшие группы жителей продолжали обсуждать то, что только что услышали. Они все находились в приподнятом настроении, как будто только что были свидетелями интересного выступления и хотели поделиться своими впечатлениями. Я подошел к храму Сатурна, и мне пришлось пробиваться сквозь толпу, чтобы понять, о чем идет речь. На стене были вывешены четыре закона. Я достал стилус и восковую табличку. Первый закон был направлен на то, чтобы ни один консул в будущем не смог вести себя, как Бибул, — древнее право консулов сообщать о неблагоприятных знамениях ограничивалось. Второй закон ограничивал власть цензоров снимать сенаторов. Третий разрешал общественным клубам возобновить свою работу (Сенат запретил эти клубы шесть лет назад за безобразное поведение их членов). И четвертый — тот, о котором все говорили, — гарантировал каждому жителю Рима получение бесплатной хлебной пайки один раз в месяц.
Я скопировал суть каждого закона и поспешил домой, чтобы все рассказать Цицерону. Перед ним лежала его секретная история, и он был готов начать подготовку к защите. Когда я рассказал хозяину, что предлагает Клодий, он откинулся в кресле, сильно озадаченный.
— И ни слова обо мне?
— Ни единого.
— Только не говори мне, что он собирается оставить меня в покое после всех своих угроз в мой адрес.
— Может быть, он не так уверен в своих силах, как притворяется.
— Прочитай мне эти законы еще раз.
Я сделал, как он просил, и сенатор выслушал их, полуприкрыв глаза, тщательно взвешивая каждое слово.
— Все это абсолютно популярская чушь, — заметил он, когда я закончил. — Бесплатный хлеб. Своя партия на каждом углу. Неудивительно, что все приняли это «на ура»… Знаешь, чего он ждет от меня, Тирон? — спросил меня Цицерон, подумав немного.
— Нет.
— Клодий ждет, что я выступлю против этих законов просто потому, что он их предложил. Он этого просто жаждет! А потом он сможет повернуться к народу и сказать: «Посмотрите на Цицерона, этого прислужника богатеев. Он считает, что сенаторы могут обжираться и вести веселую жизнь, но насмерть стоит против того, чтобы бедняки получили немного хлеба и развлечений в награду за свою тяжелую работу». Понимаешь? Трибун хочет затянуть меня в оппозицию, а затем поставить меня перед плебеями на Марсовом поле и обвинить в том, что я веду себя как царь. Да будь он проклят! Такого удовольствия Клодий не получит. Я докажу, что могу вести более тонкую игру.
Я все еще не уверен, смог бы Цицерон остановить принятие законов Клодия, если бы захотел, или нет. У него был карманный трибун по имени Нинний Квадратий, который был готов, по указанию Цицерона, накладывать вето на нужные ему законы. Отца Отечества поддерживало множество добропорядочных граждан среди сенаторов и всадников, готовых проголосовать, как он скажет. Существовали люди, которые считали, что бесплатный хлеб поставит бедняков в зависимость от государства и окончательно развратит их. Такая благотворительность будет стоить государству сто миллионов сестерций в год и сделает Рим зависимым от поступлений из заморских владений. Эти люди также считали, что общественные клубы насаждали разврат среди своих членов и что организация общественной жизни в коммунах должна быть передана представителям официальных религиозных культов. И во всем этом они были правы. Но Цицерон смотрел на вещи шире. Он понимал, что времена изменились.
— Помпей наводнил страну дешевыми деньгами, — говорил мне хозяин. — И этого нельзя забывать. Для него сто миллионов — это не сумма. И бедные или получат свое, или оторвут нам головы, а в Клодии они нашли себе достойного лидера.