Мой сосед по парте, Костик мне как-то сказал, мол, Светлана Михайловна, ко мне «не ровно дышит». Я попросил объяснить, что он имеет в виду. Хитро улыбаясь, он сообщил, что так говорят о тех, кто нравится. Ну, не знаю. Мне кажется, что можно приставать к человеку и просто так, из особой вредности.
В общем, я сел на свое место, и пока шла пофамильная перекличка, уставился в окно. «Покровский, будешь и дальше считать ворон?» — это она меня спросит. А я ей: «Уже всех пересчитал, остались теперь только голуби» — это отвечаю ей я. «А может, сделаешь тоже самое, только теперь у доски и с указкой в руке?» «Что вы, Светлана Михайловна, я джентльмен, и уступлю место дамам. Вот их сколько в нашем классе…» И все в таком духе. Это мы с ней говорили — в моей голове.
— Покровский, будешь и дальше считать ворон?– это уже наяву.
Я вздохнул. Нет, опять вести этот диалог, второй раз подряд – мне уже скучно.
— Я не выучил,– решил сразу признаться я, и не отнимать у математички столь драгоценное учебное время.
— Ну что же, давай дневник. Так и запишем.
— А чистосердечное признание?– отозвался с последней парты остряк Горшков.– Разве это не смягчает наказание?
— Горшков! А ты знаешь, что инициатива наказуема? Вот ты и пойдешь следующим к доске.
Горшок был хитрый. Он только этого и ждал. Ему нужно было исправлять оценку, и он специально выучил именно этот урок. Теперь месяц сможет спокойно отдыхать. Знаем мы эту стратегию!
Я огляделся по сторонам – одноклассники тоже не особо были настроены на учебу. Двое спереди играли в «Морской бой», слева девчонки листали под партой глянцевый журнал. Ивашкин – третья парта второй ряд, задумчиво грыз карандаш, видно искал рифму к новому стихотворению – он был поэтом. Сорокин и Остапенко – тоже «камчатовские», в среднем ряду тихо обсуждали результаты вчерашнего школьного футбольного матча.
И только Оля Клименко, сидевшая почти у самых дверей, была с серьезным, непроницаемым лицом. Смотрела она не на учителя, и не на доску. Куда-то вдаль. Но о чем она думала, по ее лицу совершенно нельзя было понять.
Монотонный голос Горшкова подействовал на меня как гипноз. Глаза сами собой начали закрываться, дыхание стало ровным и глубоким. Слова звучали уже нечленораздельно, а как один гул. И тут…
У меня все поплыло перед глазами. Фигуры одноклассников стали размытые, и рядом с каждым появились какие-то разноцветные круги. Они волнами расходились от каждого человека, и постоянно меняли свой цвет и интенсивность.
Я попытался встряхнуть головой, но она стала тяжелая и непослушная. Все вокруг замедлилось, движения людей стали вялыми, заторможенными. И только одни круги постоянно расходились волнами. Вот Ивашкин, его образ пульсировал сине-зелеными волнами, переходящими в ультрамарин. А вот Горшков, все еще маячивший у доски, показывал слабые токи фиолетового цвета. Два «морских адмирала» спереди пульсировали мощно и коротко желто-красными волнами, переходящими в оранжевые. Видно, игра у них была в самом разгаре, и ожесточенные бои на бумаге вызывали настоящую бурю эмоций.
Из этого состояния меня вывел резкий толчок справа – это мой сосед Костя дал мне локтем под ребра.
— Что у нас на следующем уроке?– прошептал он.
Я провел рукой по лицу. Что все это было?.. Теперь все было как обычно, и никаких кругов, и все так же монотонно бубнил у доски Горшков. Но что-то было уже не так. И когда я снова посмотрел в сторону Оли Клименко, я понял. Точнее – услышал.
«Вот дура, Лидка! Он ведь старше ее… на сколько, мама дорогая! Да лет на двадцать, не меньше. Говорили, ему уже за сорок. Старик! Смотрит ему в глаза на уроке, как собачонка. А он… тьфу! Ноль внимания. Эх, Алексей Петрович, влюбилась в вас Лидка, как последняя дурочка!»
Тут до меня дошло, что речь идет о Лиде Сомовой, близкой подруге Оли, и нашем учителе истории. Я тут же тряхнул головой, пытаясь избавиться от чужих мыслей, которые, если честно, мне совсем слушать не хотелось. Довольно было того, что я невольно проник в чужую тайну.
Я даже не сразу сообразил, что снова стал слышать чужие мысли. Да и радости особой по этому поводу не почувствовал. Как будто дело это было привычное. Ну, услышал и услышал. Я и раньше умел немного угадывать. Почему-то с детства я себе вбил в голову мысль, что я не такой как все. Может, мне просто хотелось этого, чтобы выделяться из толпы моих ровесников? Сейчас уже трудно сказать.
— Покровский, тебе было мало моей оценки и замечания в дневнике?– голос математички снова вывел меня из небытия.– Ты решил, еще и поспать на моем уроке?