Я бы взял столько времени, сколько мне бы позволили, но, когда вошёл внутрь, и слабый запах свежего порошка ударил по мне, я понадеялся, что мой запах не осядет на этих безупречных стенах.
Белый. Всё было белым. Белые мраморные полы. Белые стены, белая мебель, даже ковры белого цвета. Я остановился и посмотрел на свои грязные сапоги. Засохшая грязь вдоль подошв попала на блестящую поверхность пола, и я съёжился. Ни за что на свете Пэйдж и её родители не увидят, где я живу.
— Я должен снять свою обувь, — это был не вопрос, и паника в моём голосе была очевидной.
«Грязный. Ты грязный»
Тихое хихиканье Пэйдж развеяло яд в моём мозгу.
— Это место смехотворно, не так ли? Единственный цветной элемент здесь — картины на стенах, которые довольно неплохи, но, даже не знаю, это как жить в ...
— Похоронном бюро?
Она снова засмеялась, уголки её розовых губ скривились в улыбке, и глаза вспыхнули так, что в животе у меня все перевернулось…
— Я хотела сказать — в музее, — она потянулась к моей руке и переплела наши пальцы. — Но похоронное бюро тоже подходит.
Я снял сапоги, пытаясь аккуратно поместить их около стены, но Пэйдж остановила меня.
— Оставь их. Всё нормально.
Грязь на моих ботинках насмехалась надо мной.
«Грязный. Грязный»
— Пойдем, я поговорила с мамой и получила некоторые принадлежности для рисования, я оставила их в кабинете. — Она сжала мою руку. — Спасибо, что пришёл сегодня. — Пэйдж прикрыла глаза, её длинные ресницы затеняли её розовые щёки. — Я нервничала.
Пэйдж была всем, что я хотел, и всё свободное время в школе мы проводили вместе, а когда у нас был сокращённый день, отправлялись на ужин вниз по улице. Иногда с друзьями, иногда просто вдвоём. Мне нравилось, когда были только мы. Я застрял между ней и реальностью. Я хотел попросить её, чтобы она стала моей, но мы пришли из таких разных сфер и, увидев её дом, увидев её в этом ярком богатстве света, я ещё сильнее ощутил свои страхи.
«Тебе не следовало приходить сюда»
«Тебе нечего здесь делать»
— Почему ты нервничаешь? — спросил я (именно я был тем, кто нервничал).
— Полагаю, я ... я имею в виду ... я действительно не знаю, как это...— Пэйдж проглотила слова, встретив мой взгляд. — Я имею в виду, мы друзья?
Друзья.
Я кивнул.
— Обычно я не хожу три мили в гору, чтобы увидеться с человеком, который не является моим другом.
На мои слова Пэйдж закатила глаза, и я широко улыбнулся.
— Это не то, что я имела в виду.
Друзья.
Я хотел большего. Хотел целовать, коснуться её лица, почувствовать её рот на своём. Я никогда раньше не целовал девушку и хотел, чтобы она была моей первой. Хотел сделать то, что, вероятно, не следовало, но чем дольше она смотрела на меня вот так: большими ожидающими голубыми глазами, с чувствами, которые похожи на нечто порочное, тем больше мужчина во мне жаждал почувствовать каждую её часть.
— А что ты имела в виду? — я подошел ближе, чем обычно себе допускал, и соединил наши руки.
Я был выше её, и мне нравилось, что она должна смотреть на меня снизу. Это была только она. Только я.
Её щёки стали малиновыми, когда она облизнула губы.
— Разве я больше, чем просто друг?
Она была для меня большим, чем вообще могла подумать.
Я кивнул.
— А ты хочешь быть?
Она прикусила нижнюю губу, прежде чем заговорить, и я еле сдержал стон.
— Да.
Я заправил прядь волос ей за ухо, наклонился и прижал губы к её щеке. От моего прикосновения она вздрогнула, и я усмехнулся, когда произнес:
— Хорошо.
Уверенный тон моего голоса удивил меня самого, и когда я отстранился и увидел её улыбку и красный цвет щёк, то впервые в моей одинокой дерьмовой жизни я почувствовал себя нормально.
Музыка раздавалась в студии, пока я водил кистью по холсту, но не могла заглушить воспоминания. Прямые голые линии Аспена прекрасно подходят для фона картины. Глаза Пэйдж были окружены цветом летних закатов и зимних ночей. Я сказал ей сегодня, что она яд, и именно это и имел в виду. Я хотел бы нанести ей удар. Хотел бы заставить её почувствовать себя так, как я чувствовал себя последние девять лет — неуверенным, несчастным, потерянным. Пробуя слёзы на её губах, чувствуя, как её дыхание снова смешивается с моим, я понял, что стерпел бы яд её смерти, её нетронутое забвение, её испорченные поцелуи, потому что был болен ими. Я был не лучше в своей зависимости, чем мой отец и его виски, чем Лиам и его бесполезные завоевания, а Киран — с его снисходительной любовью к Христу.