— Пэйдж. — Я отпустил её руки и обхватил ладонями её лицо. — К прошлому пути нет.
Она желала о тех вещах, которые мы никогда не вернём, о жизни в дерьме, как у меня. Моя то была добровольной, но её… В голове всё пульсировало… Через что ещё её провела жизнь?
— Я понимаю, — она звучала и выглядела проигравшей. Пэйдж отошла, и мои руки упали вдоль тела.
Голоса в моей голове улыбнулись, а мое сердце треснуло, разливаясь по венам влажными мокрыми ударами, пока ладони холодели, потеряв тепло её щек.
— Нет, ты не понимаешь. Я не имею понятия, через что ты прошла или кто ты сейчас, но я хочу понять. Наше прошлое ушло… Мы изменились, Пэйдж… Я изменился.
«Ты всё тот же, Деклан».
«Посмотри, как она на тебя смотрит, она знает… ты всё ещё никчемный».
Я поднял пальцы к вискам и надавил, закрыв глаза, желая, чтобы эти мысли ушли. Не сейчас.
— Что они говорят? — кончики её пальцев слегка касались моего плеча, и, опустив руки, я открыл глаза. Она была так близко. Голоса жужжали и шипели, пока её пальцы скользили вниз по моей руке, пока тепло её руки сплеталось с моей рукой.
Я снова был подростком, а она была единственной, кто может меня излечить.
— Они говорят, что я никчемный, — я сглотнул, когда её губы раскрылись с беззвучным вздохом.
Она сжала мою руку. Её улыбка была милосердной, она была верой, и в моей груди разливались свет и тепло.
— Всё, что тебе нужно сделать, посмотреть позади себя… — она стрельнула глазами на мою картину. — И ты поймешь, что это неправда.
16
— Не волнуйся, милая, — моя мама говорила с ней с необычной добротой, но я не пропустил тревогу, скрывавшуюся в её голосе. — Я принесу тебе немного воды.
Бледная Пэйдж лежала на моей кровати, моя мать сидела рядом с ней с теплой улыбкой на лице, а я застыл в дверях. Я так и стоял, когда мама встала с кровати. В голове пульсировало, и уже забытые голоса снова заполонили периферийное зрение.
— Она выглядит очень уставшей, больной… Может ей стоит поехать домой? Её мать сможет о ней позаботиться, — мама взяла мою руку и сжала её. — У неё нет температуры.
После клиники мы вернулись ко мне. Пэйдж очень боялась идти домой, она была не готова сказать родителям, а я тем более был не готов сказать своим.
— Она просто устала, мам, это был длинный день. Мне кажется, это желудочная инфекция. Я отвезу её домой попозже.
Она кивнула и прошептала так, чтобы только я услышал:
— Отец отключился, возьми его машину, она не должна ехать в таком состоянии на автобусе.
— Спасибо, — я наклонился и поцеловал маму в лоб. Я возвышался над ней, почти мужчина, но ещё мальчик. Мальчик, который только что солгал матери…который только что принял самое взрослое решение в своей жизни, который смотрел, как его девушка тихо проливает слезы в его подушку.
«Ты ненавидишь её».
Нет.
«Ты ненавидишь то, что она сделала».
Нет.
Сегодня я лгал больше, чем когда-либо раньше — себе, маме, Пэйдж. Мама вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. Прошло две минуты… или двадцать, но я стоял там и смотрел на девушку, которую любил. И пока шло время, пока каждый удар сердца замедлялся, мучительная боль росла… за неё… за то, что мы сделали. Я не был уверен, что когда-либо смогу пережить это.
Пэйдж шмыгнула носом и открыла глаза. Они были бесцветными. Голубой огонь погас.
— Тебе больно? — мой голос словно царапал воздух, сухой и ровный.
— Я заслужила, — она закрыла глаза, а я был благодарен за отсрочку.
Я не опроверг её слова, только сжимал свои пальцы.
— Я проклята, Деклан, я обрекла нас обоих, — её голос разбился, и мои ноги сами собой двинулись на её немой призыв о помощи.
Я встал на колени у края кровати и провел пальцами по её волосам.
«Она предала тебя».
Я выдохнул, пробираясь через свои ядовитые мысли, и поцеловал её в щеку, прошептав:
— Может, мы были прокляты с самого начала.
Жар от её прикосновения поднимался вверх по моей руке, отбиваясь от голосов, всё ещё кричавших: никчемный, никчемный, никчемный, пока воспоминание промелькнуло перед глазами.