В дверь тихо постучали. Пэм. Улыбаясь, он поманил ее, обнял за талию, а она уткнулась ему в плечо.
— Не могу поверить. Знаешь, я просто никак не могу поверить!
— Ну, а что я тебе говорила? — хихикнула Пэм. — Она подняла голову и заглянула ему в глаза. Сейчас Филипп был таким красивым, таким беззаботным… и… да, счастливым! Давно она уже не видела его таким.
— Ну, — начала Пэм, — ты собираешься поделиться со мной?
— Ты же видишь — меня отпустили.
— Вот именно, зачем тебя держать? Ты же ничего не сделал?
— Главное, они поверили мне, Пэм. Поверили.
Он беспечно плюхнулся в кресло. Пэм примостилась на краешек стола.
— Я рассказал, что был последним у каждой из этих проституток. Даже сказал, что связывал их и спрыскивал духами своей жены, ну и всякое такое, а потом сказал… Я сказал: я их не убивал. И они мне поверили.
— Так просто? — с сомнением вскинула брови Пэм.
— Ну нет, конечно. Они задавали вопросы, ну вроде того, почему я был последним, кто их видел живыми…
— И что ты сказал?
— Назвал время, когда был там.
У Пэм екнуло сердце.
— А дальше что?
— Они задавали разные вопросы. Например, про позы во время… И тому подобное. Я, конечно, очень смущался, особенно когда они заставили меня показать, как я их связывал… И задали еще один странный вопрос — могу ли я описать содержимое желудка убитых проституток.
— И ты что? — Пэм брезгливо поморщилась.
— Сказал, что не могу, конечно. Откуда же мне знать? О еде я вообще не думал, приходя к ним. Так я и заявил полиции.
Пэм минуту помолчала, а потом произнесла:
— Филипп, только пойми все правильно, но они могли подумать, что ты что-то скрываешь. Иначе почему с такой готовностью тебе поверили?
Филипп покачал головой:
— Не знаю. Мне показалось, поверили на слово.
— Возможно потому, что у тебя совершенно невинное лицо, — пошутила Пэм, взъерошив ему волосы. — Вообще-то тебя долго не было. Что еще они сказали?
— Да на самом деле не очень много. Просто они прокручивают каждый момент, каждое произнесенное слово. Ну например, деньги. Заплатил ли им наличными. Если да, то какими — двадцатками, десятками или как-то еще.
— А они не поинтересовались, почему ты пришел к ним?
Как раз этого вопроса Филипп и боялся. Причем именно со стороны Пэм. Не в силах встретиться с ней взглядом, он встал и пошел к шкафу.
— Я сказал, что услышал о духах, услышал недавно, и поскольку дни моих визитов совпадали с днем их смерти, решил пойти и все рассказать, дабы, как они выражаются, освободить себя от привода.
— А они спрашивали, откуда тебе известно о духах?
Филипп наконец повернулся:
— Я объяснил о контактах с Ти-ви-дабл-ю.
— О Филипп, — простонала Пэм. — Другими словами, ты ничего не сказал им о Фитцпатрике. Так?
Он кивнул.
— И даже не сказал, что он сообщил тебе о запахе?
Филипп покачал головой:
— Нет. Я сослался на Аннализу. В полиции удивились ее осведомленности, но решили, видимо, что большинство на Ти-ви-дабл-ю знает об этом, поскольку Фитцпатрику они рассказали сами.
— Филипп, ну почему ты не заикнулся о Люке?
— Сама знаешь почему, Пэм. Из-за Октавии. Мое оправдание перед полицией не отменяет того, что ему известно о ней.
— И не отменяет того, что мы знаем о нем.
— Ну а что мы знаем? Ничего. Все бездоказательно. Одни предположения, Пэм. А если они неверны? Если он этого не делал, Пэм? Ты прекрасно знаешь, на что он способен. Он бы сделал достоянием общественности все известное ему об Октавии, и хотя мне наплевать на нее и на себя в этой связи, но я за Аннализу беспокоюсь.
— Филипп, а что если этот человек убийца? Тогда не о скандале, не о сердечном приступе тебе следует беспокоиться, и жертвой станет не только Аннализа. Люк слишком, слишком близок к обеим девочкам. Подумай, Филипп. И тогда, ради Бога, сходи еще раз в полицию.
Люк встречал сестер в аэропорту Хитроу, в зале ожидания. Он приветствовал Аннализу с таким убедительным раскаянием, с такой любовью, что Кори покоробило. Обыватели узнавали его, смотрели во все глаза, толкая друг друга — вот он, живьем! Если бы они только знали, что он такое на самом деле!
Самое большее, чего он удостоился от Кори, — обычного приветствия. Она согласилась на его предложение подбросить ее домой и распрощалась с ними.
Кори захлопнула за собой дверь, оглядела свое жилище. Она любила это уютное местечко, его уединенность, ее собственный рай, в котором можно спрятаться от всего света, когда жизнь доводит до предела. Одна из секретарш компании забегала поливать цветы и даже оставила букетик фрезии в знак приветствия. Если бы не раздвоенность, не ощущение, что часть ее осталась по ту сторону земного шара! Она прошлась по комнатам, убедилась, что все в порядке, и гнетущее состояние еще больше усилилось, как будто не было трех последних недель.