— Обычно ощущения запоминаются. Но все это настолько не исследовано, что возможны самые непредсказуемые реакции. В моем случае, например, это провалы в памяти.
— Конечно, — сказала я, обескураженная его легковерностью.
Видя его самодовольство, я почувствовала, что могу расспросить его еще кое о чем.
— У тебя было только два провала в памяти?
— Безусловно, — уверенно сказал он, — это не могло случаться чаще. Ведь это были последствия применения наркотиков.
Отсутствие согласованности с Эрикой беспокоило меня. Поколебавшись, я решила сказать Джоэлу, чтобы он сам рассказал ей о ноже с выкидным лезвием. Я сходила в спальню и принесла его.
— Что это? — спросил он, когда я бросила нож на кушетку рядом с ним.
Он явно ничего не помнил о нем, с удивлением посмотрел на нож, нажал на кнопку и вздрогнул, когда выскочило длинное тонкое лезвие.
— Я нашла это на антресоли, когда искала сумку для Вальтера.
— Где, над стенным шкафом? — спросил он.
Я кивнула.
— Я никогда не разбирался там, просто закладывал туда сумки. Эта штука могла остаться от предыдущего жильца…
Это, безусловно, было стоящим объяснением, особенно, если принять во внимание, что Джоэл был неряшлив. Но я так долго беспокоилась по этому поводу, что просто сдаваться не хотела.
— У тебя не было других провалов в памяти? — спросила я.
— Не было… Зачем я положил его на антресоль?
— Может быть, прятал? — предположила я.
— От кого? От себя?
— Может от полиции? На случай обыска?
Обыск в квартире Джоэла? Это было настолько нелепо, что мы оба засмеялись. Зазвонил телефон, и, когда оказалось, что это была Шерри, я с чувством облегчения вышла из комнаты.
Февраль и большая часть марта прошли спокойно. Дети были заняты школой, хоккеем, походами в кино, друзьями. Так как у Джоэла с Эрикой все было в порядке, я опять занялась моей новой книгой. Было здорово заниматься работой, не обращая внимания на пылесос Вероники, и следить лишь за камином и за детьми, когда они возвращались из школы.
Омрачала идиллию только Шерри. Я никогда не могла уличить ее в таком постоянстве. Ежедневно она либо звонила по телефону, либо заходила к нам, чтобы оторвать Джоэла от работы и покатать на маленьком «порше». Выяснилось, что она взяла его у какого-то советника из ООН, который укатил в свой родной Камерун за инструкциями, и так до сих пор и не вернулся. Они могли уехать и вернуться в любое время, и Джоэл об этих поездках ничего не рассказывал. Но, несмотря ни на что, Эрика продолжала наблюдать за ним, и главной нашей заботой было то, чтобы у Джоэла не повторились симптомы его болезни. Шерри-терапия закалила его, он стал холоден и серьезен. Все инициативы шли со стороны Шерри.
Когда я столкнулась с Эрикой на аукционе в Парк-Берне, ее позиция по отношению к Джоэлу была ободряющей.
— У Джоэла все идет нормально, дорогуша. Оставь его мне и не беспокойся.
Даже в общении она не оставляла свой профессиональный жаргон. Я заметила такое у людей науки — что-то типа снобизма наоборот. Ее слова сами по себе не успокаивали, а действовала некая уверенность опытного врача — практика, ощущавшаяся за этими словами. Ее стройная фигура в трикотажном костюме типа «Шанель», шелковый зонт, который она небрежно держала в руке, давали чувство уверенности в ее профессионализме. Выслушав эти приятные новости, я пошла рядом с ней по красным коврам, под хрустальными люстрами, мимо кланяющихся, одетых в униформу служащих.
— Должно быть, вы много покупаете, — сказала я.
— Это не я. — Ее интонация напоминала Сумасшедшего Гарри. — Это мой бедняга Ганс, он здесь истратил целое состояние. Он скоро заложит свою голову на этих аукционах. Слава Богу, мне удалось его уговорить просматривать лоты перед торгами. Мы встречаемся в три.
Мы вошли в зал современной живописи. Мне понравилась одна из картин Пикассо, но мои средства, естественно, не позволяли ее приобрести. Потом мы обошли зал восточных искусств, мимо кубков из слоновой кости и отрезов шитого золотом шелка. И, наконец, вошли в зал примитивного искусства Карибских Островов, где встретили ожидающего нас доктора Рейхмана.
Хотя слово «ожидающий» подходило не вполне. Весь мир и Эрика, в том числе, были забыты, он же ходил от экспоната к экспонату с отрешенностью пеликана. Чеканка на бочках из-под керосина, статуэтки Водуна и Шанго были выставлены на стендах под картинами, на фоне бархатной коричневой драпировки.
Он изучал одну из висевших на стене картин, когда Эрика громко представила меня:
— Ты, конечно, помнишь Нору Бенсон.