Спокойствие Дона Педро приободрило ее. Ей нечего было опасаться. И она продолжила свой рассказ. Мой переводчик подался вперед, ожерелье из зубов на его шее закачалось, а он с видимым удовольствием продолжил свою работу.
Эта «бруха» была конкурентом старой тети в торговле «каньитой». Кроме того, она делала наговоры и заклинания, закапывала в землю бутылки с тряпками, яичной скорлупой и кровью, чтобы понизить урожай тростника, и давала своим клиентам советы по поводу номеров лотерейных билетов. Кроме всего прочего, она встречалась с обезглавленной женщиной, которая ходила по пляжу по ночам.
— Кто это был? — спросила я, но Дон Педро пожал плечами. Очевидно, это было какое-то местное привидение, которого он не знал. Я вспомнила картину в галерее Парк-Берне. Кажется, именно Гайаму называл доктор Рейхман деревней ведьм. В общем, Тоньо нашел себе «бруху» — как и его мать, он нашел себе защитника.
В тот же день миссис Перес попыталась забрать его. За двадцать пять центов один из мальчишек проводил ее к хижине ведьмы на краю поселка. При этом, пробираясь по грязи и корням деревьев, она испортила свои новые туфли.
«Бруха» была отвратительной. Большая темнокожая женщина в черном платье, с волосами, завернутыми в черный тюрбан, она выглядывала из закопченного окна своей кухни, наблюдая за тем, как миссис Перес уговаривает сына уехать.
Но шесть лет с теткой Рамона сделали его осторожным. Ради Нью-Йорка, предложенного мистером Пересом, с его деньгами, телевизорами и настоящим снегом, Тоньо не хотел покидать свою «бруху». И его можно было понять. Все шесть лет его жизнь была сплошным кошмаром. Помимо пыток и избиений, другие дети видимо смеялись над ним и дразнили за его нервные припадки. Связавшись с «брухой» он получил приятное ощущение того, что бывшие палачи стали его бояться. Возможно, он уже научился к тому времени некоторым заклинаниям, различал травы, находил среди них ядовитые… Тетка Рамона уже боялась пускать его к себе домой.
Миссис Перес уехала без него. Он отплатил своей любимой, но злой, с его точки зрения, матери, забросившей его. Он даже заставил ее плакать, как много раз плакал сам за годы своего одиночества.
За день до полета Пересов в Нью-Йорк он появился в Ла-Эсмиральде, покрытый ссадинами и с опухшим лицом. Его побили камнями в деревне, когда он пошел в магазин за покупками для «брухи». За день до этого у одной девочки была рвота черной желчью, после чего она умерла. В ее смерти обвинили Тоньо.
— «Mal de ojo», — сказал Дон Педро и тут же перевел. — Они говорили, что у него дурной глаз.
Его нашел водитель грузовика, перевозящего груз ананасов. Он-то и подвез его до предместий Сан-Хуана.
В первый месяц своего пребывания в Нью-Йорке миссис Перес пожалела, что уехала из Сан-Хуана. Был март, и ей казалось, что она замерзнет до смерти, и к тому же, несмотря на то, что в их квартире в Эль-Баррио был водопровод, ванна и туалет, ей недоставало толчеи и тесноты Ла-Эсмиральда.
— Все были заняты и так равнодушны, — говорила она. — Все двери были заперты на засовы и замки.
Она не знала английский и ей казалось, что никогда не сможет его выучить. В отличие от остальных приезжающих в Эль-Баррио, у нее не было здесь родственников. Она сидела целыми днями возле радиатора, завернувшись в одеяло, и с ужасом думала о том, что ей надо идти в магазин.
У мистера Переса не было этих проблем. Он и раньше жил в Нью-Йорке, довольно неплохо знал английский, и поэтому сразу же нашел работу на фабрике по производству обуви.
Тоньо тоже довольно быстро привык к новой жизни. Хотя по возрасту ему полагалось бы пойти в школу, но его не принуждали к этому, и он был свободен бродить по городу в свое удовольствие. В первых порывах отцовской щедрости мистер Перес давал ему достаточно денег, и Тоньо тратил их в окрестностях Таймс-Сквер. Ему очень нравились будки моментальной фотографии — миссис Перес открыла свой кошелек и достала оттуда несколько старых снимков.
Фотографии меня сильно поразили. Даже тогда, в тринадцать лет, он сильно отличался от остальных пуэрториканских детей. У него были немного раскосые глаза, длинное лицо и острый подбородок. Он был темнее своей матери и, по всему видно, обладал нестабильным и диким характером. На всех фотографиях он был в одной и той же одежде. Это была черная куртка с поднятым воротником. Миссис Перес поинтересовалась, что я разглядываю на фотографиях.
— Это его куртка, — сказала она. — Он всегда ее носил. Ему казалось, что она придает ему такой вид, как-будто у него крылья за спиной.
Все было один к одному: магическая куртка, супермальчик, и Бог знает, что еще с «брухерией» в прошлом. Возможно, он верил в то, что имел «дурной глаз». Я внимательно вглядывалась в его глаза, они были слишком блестящими, чтобы быть здоровыми. Если это был бы мой ребенок, я бы забеспокоилась.