А не заметать подозрения под ковёр, как назойливую пыль.
Эти вспышки ярости у Андрея… До травмы он ни разу не повышал на меня голос — не то что после начала приёма тех таблеток из клиники. Он всегда прекрасно спал. Умел расслабляться, возвращаясь домой.
А потом — бессонные ночи. Постоянное беспокойство. Нервные срывы.
Побочные эффекты злоупотребления оксиконтином: Резкие перепады настроения. Немотивированная агрессия. Хроническая бессонница. Психомоторное возбуждение.
Как я отреагировала?
Притворилась слепой.
Находила оправдание каждой его вспышке гнева. Сознательно закрывала глаза на все тревожные звоночки, лишь бы не расстраивать Андрея.
Но в глубине души я знала правду. Неужели нет?
Я знала.
Возможно, я не виновна в подписании тех рецептов, но я сознательно прятала голову в песок. Я допустила роковую ошибку.
Как жена.
Как врач.
И вот я ходила. Беспрестанно ходила туда-сюда по коридору. Мой адвокат обещал вернуться меньше, чем через час, но прошло уже добрых два, когда дверь наконец открылась.
Олег вышел, тяжело закрыл дверь за собой и с шумом выдохнул, раздувая щёки.
— Они настаивают на годичном сроке.
— Годичное отстранение?
Он кивнул, проводя рукой по лицу.
— Я использовал все аргументы. Они непреклонны.
Я дала этой мысли осесть. Год без пациентов. Будет непросто. Но разве я не отделалась легко по сравнению с семьёй Соловьёвых? Год пролетит незаметно. И вот я снова в своём кабинете. Но где будут они?
Всё так же мертвы.
Всё так же погребены под землёй.
Сглотнула.
— Хорошо.
— Они также требуют, чтобы Вы посещали психотерапевта во время отстранения и в течение года после возвращения к практике. — Олег переложил папку в другую руку. — Помимо ответственности, они признают, что Вы пережили тяжёлую утрату. Хотят убедиться, что Ваше психическое состояние позволит снова лечить людей.
Кивнула.
— Это справедливо.
Олег глубоко вздохнул.
— Хорошо. Теперь нам нужно зайти, чтобы Вы официально признали профессиональную халатность, и мы сможем идти. — Он поправил галстук, его голос стал деловитым. — С сегодняшнего дня Вы не сможете практиковать. У Вас будет четырнадцать дней на организационные вопросы — нужно проинструктировать персонал, отменить приёмы или найти замену на время отстранения.
Он сделал паузу, глядя мне прямо в глаза.
— После этого Вам запрещено любое участие в работе клиники. Никаких контактов с сотрудниками, посещений офиса — ничего, что могло бы вызвать даже тень сомнений. Полный разрыв — лучший вариант.
Молча кивнула, сжимая руки в замок, чтобы они не дрожали.
— Хорошо.
— Ещё одно предупреждение, — Олег понизил голос. — Как только это станет достоянием общественности, Вас может начать преследовать одна организация. У меня был клиент-врач, устроили пикет у его кабинета. Они охотятся за медиками, уличенными в незаконной выдаче рецептов.
Он достал платок, вытирая вспотевшие ладони.
— Основательница потеряла сына — заснул за рулём под оксикодоном и вылетел с трассы. Его врач выписал сорок с лишним рецептов. Ваша ситуация иная, но… лучше быть готовой.
Боже правый.
Судорожно дёрнула ворот блузки — внезапно стало нечем дышать.
— Может, уже зайдём и покончим с этим? Мне срочно нужен воздух.
— Конечно.
Не прошло и пятнадцати минут, как я выскочила на улицу. Наклонившись, уперлась ладонями в колени, задыхаясь, будто пробежала марафон.
— Вы в порядке? — спросил Олег.
Закрыла глаза, кивая:
— Буду. Теперь, когда всё позади.
Он выждал паузу, наблюдая за мной:
— Вы поедете домой? Вызвать такси?
Выпрямилась, встряхнув волосами:
— Нет, спасибо. Мне нужно кое-куда зайти. Пройдусь пешком.
Его ладонь легла мне на плечо:
— Жаль, что всё так вышло. Но это всего лишь конец главы, Марина. Не всей книги.
Поблагодарила его кивком. Но прежде, чем закрыть эту адскую главу, оставался ещё один шаг. И я горела желанием сделать его немедленно. Впрочем, Олегу я не стала рассказывать о своих планах. Если бы мой брат узнал, куда я направляюсь — он бы взбесился.
Странное совпадение: ровно через полчаса, когда я подошла к зданию, в кармане завибрировал телефон. На экране — имя брата. Сергей. Он не мог знать о моих планах. Наверное, Олег только что вернулся в офис и рассказал ему о решении комиссии.
Дождалась, когда звонок перейдёт на голосовую почту — не хотела врать брату о своём местоположении — и толкнула тяжёлую дверь 17-го участка.
— Добрый день! Следователь Гребенщиков здесь?
Дежурный окинул меня оценивающим взглядом:
— Ваша фамилия?
— Мацкевич. Марина Мацкевич.
— Он Вас ждёт?
Покачала головой:
— Нет.
Офицер махнул рукой в сторону зала ожидания:
— Присядьте. Посмотрю, может ли он Вас принять.
Через несколько минут из боковой двери вышел следоветль Гребенщиков.
— Доктор. Макарова? — Его взгляд скользнул за мою спину. — Без адвоката сегодня?
В последний — и единственный — раз я была здесь через несколько дней после похорон Андрея. Тогда следователь Гребенщиков вызвал меня на допрос, и мой брат Сергей настоял на своём присутствии.
Покачала головой:
— Не нужен.
Он кивнул в сторону коридора:
— Проходите.
Мы прошли по длинному коридору и остановились у той же двери, что и несколько месяцев назад. Детектив жестом предложил мне войти первой:
— Кофе? Или что-то ещё?
— Нет, спасибо.
— Присаживайтесь, пожалуйста.
Михаил занял место напротив, сложив руки на столе:
— Чем могу помочь, доктор Макарова?
Собралась сложить руки на столе, но они дрожали. Пришлось засунуть пальцы под бедра, впиваясь ногтями в обивку кресла.
— За неделю до аварии мы поссорились с мужем. На следующий день он принёс в мой кабинет цветы.
Глоток воздуха. В горле пересохло.
— В тот же вечер я обнаружила пропажу рецептурного бланка.
Следователь откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди. Его карие глаза стали непроницаемо-тёмными.
— Так-так…
Он впервые слышал правдивую версию событий. Тогда мой брат не позволил мне ответить на большинство вопросов следователя — то ссылаясь на Пятую поправку, то на супружескую привилегию. В те дни я блуждала в тумане горя и, будь на то воля Сергея, готова была бы шагнуть с обрыва.
— Я убедила себя, что просто использовала последний бланк. Но теперь, когда туман рассеялся, ясно — я бы запомнила этот момент.
Пауза. Ладони вспотели.
— В день похорон, после вашего визита, я проверила домашний кабинет. Там хранился запасной рецептурный блок — он тоже исчез.
Детектив постучал ручкой по папке.
— Что-то ещё?
— Я не лгала, утверждая, что не выписывала оксиконтин. Но должна была заметить тревожные сигналы.
Михаил провёл ладонью по щетине на подбородке, изучая меня.
— Почему сейчас? Что сподвигло прийти с признанием спустя месяцы?
Посмотрела ему прямо в глаза:
— Я больше не могу жить во лжи. Даже перед собой. Сегодня я признала свою вину перед медицинской комиссией. А теперь пришла завершить это здесь.
Он обдумывал мои слова, затем наклонился вперёд:
— Ценю вашу честность. Но во время расследования мы опросили физиотерапевта и хирурга Вашего мужа. Оба подтвердили — у Андрея Мацкевича была серьёзная дегенерация коленных суставов из-за многолетних перегрузок и травм.
Детектив достал папку, пролистывая документы:
— Даже если бы Вы выписали ему обезболивающее, это можно было бы считать допустимым лечением. Хранение бланков без замка — халатность, но не уголовное преступление . К тому же, — он отложил файлы, — хотя это и не приветствуется, врачам не запрещено выписывать лекарства родственникам.
Михаил откинулся на спинку кресла: