Возможно, даже объяснений не потребуется — меня действительно тошнит от напряжения.
Но я беру себя в руки. Потому что Глебу нужна моя помощь.
А часть меня… нуждается в нём. В исцелении его ран.
Собираю всю свою профессиональную выдержку в безупречную улыбку и жестом приглашаю его в кабинет:
— Да, я готова. Прошу, присаживайтесь, Глеб.
В ответ он ухмыляется — криво, нагловато. И это пробуждает во мне что-то…
Что-то глубоко женственное, дремавшее долгие годы.
Что-то совершенно непрофессиональное.
— Я думаю, мы уже можем перейти на «ты», — он наклоняет голову, и в его взгляде мелькает что-то неуловимое — то ли насмешка, то ли искреннее недоумение.
Он флиртует? Или мне это кажется?
Вопрос повисает в воздухе, но у меня нет времени его обдумывать. Я киваю, стараясь сохранить профессиональное выражение лица.
— Конечно, Глеб. Дай мне просто взять блокнот.
На этот раз я осознанно беру новый блокнот, а не тот злополучный дневник сталкера, который по ошибке схватила на прошлой сессии. Устраиваюсь в кресле напротив, поправляю складки юбки — сегодня я выбрала облегающий серый карандаш и блузку с небольшим декольте.
Его взгляд скользит вниз. Я замечаю, как кадык резко дёргается, когда он сглатывает. Затем наши глаза встречаются — на этот раз его взгляд прямой, открытый, даже вызывающий.
— Итак… ты скучала по мне?
Он явно флиртует. Если бы он только знал…
— Как прошла твоя неделя? — перевожу разговор.
Глеб делает глубокий вдох, его грудная клетка заметно расширяется под тёмно-синей рубашкой.
— Неплохо. Проверял студенческие работы — это не давало скучать. Кстати, ты не в курсе, когда слово « так » превратилось в « такс » с этой дурацкой «с» на конце? Каждый второй студент начинает фразу с « И такс… .» — он нарочито растягивает последний звук.
Я не могу сдержать улыбку — искреннюю, не притворную. Это помогает немного расслабиться. Плохая грамматика и меня раздражает.
— Думаю, примерно тогда же, когда предложения стали начинать с буквально . Буквально понятия не имею, когда это произошло.
Его смех заполняет кабинет — глубокий, непринуждённый, с лёгкой хрипотцой. И, возможно, немного сексуальный.
— А мой личный топ раздражителей возглавляет убить . Когда студент получает пятёрку и отвечает: Убийственно, у меня руки чешутся исправить оценку на двойку.
Я расслабляюсь ещё больше. С ним так легко — кажется, я могла бы часами слушать его едкие замечания, наблюдать, как морщинки у глаз складываются в лучики, когда он улыбается…
Но мы не друзья за чашкой кофе. Он платит мне за терапию.
Собравшись, я возвращаюсь к протоколу:
— Как спалось на этой неделе?
Его улыбка гаснет. Пальцы сцепляются в замок, костяшки белеют от напряжения.
— Не очень хорошо.
Киваю, стараясь сохранить профессиональное выражение лица.
— На прошлой сессии ты упомянул о чувстве вины, связанным с твоей утратой. Давай обсудим это подробнее. Вина вызвана тем, что ты должен был быть с женой и дочерью в тот день?
Лицо Глеба резко меняется. Он опускает взгляд, долго разглядывает свои сцепленные пальцы, прежде чем заговорить снова:
— У нас с женой были… проблемы в браке.
О. Это неожиданно.
— Понимаю, — осторожно отвечаю, хотя понимаю лишь поверхностно.
— Мы постоянно ссорились, — его голос становится жестче. — В том числе и в тот вечер. Поэтому я не пошел с ней и дочерью. Поэтому они гуляли так поздно. Последнее, что я сказал ей перед тем, как она хлопнула дверью: «Иди к чёрту!»
Моё сердце сжимается. Сколько раз он прокручивал в голове этот момент? Раскаяние — словно якорь, который опускается на дно души и не даёт отплыть в спокойные воды.
Я слишком хорошо знаю это чувство.
Перед тем как Андрей ушёл в последний раз, мы тоже наговорили друг другу жестоких слов. Я ненавижу его за то, что он сделал, но каждый день думаю: Если бы я тогда, обнаружив пропажу первого рецептурного бланка, не зарыла голову в песок, а настояла на лечении…
Как я могу помочь ему избавиться от вины, если сама не в состоянии справиться со своей?
Поэтому я даю ему ответ из учебника, возвращаясь к протоколу:
— Это, очевидно, очень тяжелое воспоминание. Но нельзя сводить все ваши отношения к последним минутам. Могу я спросить, что привело к кризису в вашем браке?
Глеб поднимает на меня взгляд.
— Я узнал, что жена изменяет мне с коллегой. Подозревал давно, но она не признавалась, — он делает паузу. — Поэтому я проследил за ней. И застал их.
Мои глаза непроизвольно расширяются. Следил за ней.
— Да, знаю, — он пожимает плечами. — Не мой лучший поступок.
Он ошибочно принимает мой шок за осуждение, не понимая, что меня потрясает сходство с моими собственными действиями.
— Нет-нет, — торопливо поднимаю руки, — я не думаю, что ты поступил неправильно. Мне просто больно представить, каково тебе было это увидеть.
— Да, — он кивает. — Да, это было…
Он взглядом изучает моё лицо.
— Ты замужем?
— В разводе.
Я нарушаю собственное правило — никогда не делиться личным с пациентами. Но его вопрос застает врасплох, и ответ вырывается сам собой, прежде чем я успеваю сообразить, что правильнее было бы промолчать.
— Он изменял?
Качаю головой:
— Нет.
— Как давно развелись?
Чувствую, будто несусь по ухабистой дороге, но не могу свернуть.
— Около полутора лет назад.
Глеб задумчиво постукивает пальцами по подлокотнику.
— Я сходил на свидание пару недель назад. Она пригласила к себе после. Я хотел переспать с ней… но почувствовал себя виноватым. Часть меня до сих пор считает себя женатым, — он смотрит на меня, и в его взгляде — неподдельный интерес. — Наверное, после развода проще снова окунуться в отношения? Так ли это? Моя жена умерла примерно тогда же, когда вы развелись. Ты уже была с кем-нибудь с тех пор?
— Нет.
Его взгляд на мгновение скользит к моим губам — так быстро, что я уже сомневаюсь, не показалось ли. Но одно я знаю точно: нужно срочно менять тему.
Выпрямляюсь в кресле, возвращая разговор в профессиональное русло:
— Давай вернёмся к тому, что ты почувствовал, когда застал жену с другим мужчиной.
Остаток сессии проходит в обсуждении его чувств, и к концу я почти начинаю воспринимать его как обычного пациента.
Почти.
— Это хороший прогресс, — говорю, закрывая блокнот. — Первый шаг к преодолению вины — признать её существование.
— Я знал о её существовании годами. Каков второй шаг?
— Прощение. Твоя жена была человеком. Она ошиблась. Тебе нужно найти способ простить её, чтобы двигаться дальше.
— Как мне это сделать, если она мертва?
— Иногда помогает поговорить с человеком. Пусть даже его нет рядом — можно сказать всё, что накопилось. Может, стоит написать письмо, рассказать, как сильно она тебя ранила.
Глеб проводит рукой по волосам, и в его жесте читается усталость.
— Жизнь — это замкнутый круг. Я писал Елене письма, когда мы только начали встречаться.
Грустно улыбаюсь:
— Это так мило. Сейчас никто не пишет писем.
— Разве что сообщения в приложении для знакомств, когда только знакомишься с кем-то.
Приложение для знакомств…
Как то, где я вчера переписывалась с незнакомцем, потягивая вино, пока Глеб не мог уснуть. Мне не позволено улыбаться, пока он не обретёт счастье.
Но возможно ли это после такой потери?
Бедная маленькая Алина.
Сердце снова бешено колотится. Сессия сегодня — как интервальная тренировка: ускорение, замедление, снова ускорение. Но я должна сохранять ясность мысли.
— Ты пользуешься такими приложениями? — возвращаю разговор в профессиональное русло.
Он кивает.