Обычный, рядовой лжец врёт с определённой целью — чтобы избежать неприятностей, скрыть неловкость, показаться более значимым, чем он есть на самом деле. Но патологический лжец выдумывает истории, которые не приносят ему видимой выгоды. Это своего рода обсессивно-компульсивное расстройство. И часто невероятно трудно отличить, где в его словах правда, а где — вымысел. Они доводят своё мастерство до совершенства. Но с Геннадием я обычно могу распознать его ложь по чрезмерному количеству деталей и невероятной несуразности самой истории.
— Моего друга сбила машина, — начинает он сегодня, усаживаясь в кресло. — Тойота Приус. Они такие тихие, знаете ли. Он переходил улицу на Большой Никитской на красный свет. Дошёл до середины и…
Он резко хлопает ладонями друг о друга.
— Шлёп.
— Ох, Геннадий, это ужасно. С ним всё в порядке?
Он качает головой, и на лице его изображается скорбь, которая кажется мне… слишком уж наигранной.
— Нет. Он сломал спину. Ну, они не уверены, что сломал. Определённо сильное растяжение. Но ему было очень больно. Повезли на диагностическую операцию. Он сам из Воронежа, так что родители поехали к нему. Но он умер на операционном столе.
— Он умер во время операции? — Переспрашиваю, хотя уже точно знаю, что это очередная выдумка.
Он кивает, но отводит взгляд. Ещё один верный признак того, что Геннадий лжёт. На секунду задумываюсь, может ли доктор Аверин так же легко «читать» меня. Наверняка может.
— Его родители теперь судятся. Думают, дело в анестезии. Его отец — очень крупный адвокат, между прочим. У него даже реклама по телевизору крутится. На серьёзных каналах, типа Первого, не только на местных. И знаете что? Водитель, который сбил его на Приусе, оказался довольно известным актером. Ну, не прямо суперзвездой. Но достаточно известным, чтобы у него, скорее всего, были глубокие карманы для отступных.
Теперь я абсолютно уверена, что эта история полностью сфабрикована. Потому что он продолжает плести её, словно паук — в разные стороны, всё закручивая и закручивая. Если я его не остановлю, через десять минут эта история трансформируется во что-то совершенно неузнаваемое по сравнению с тем, с чего она началась.
— Геннадий… — Использую строгий, но при этом мягкий тон. — Ваш друг… с ним действительно произошёл несчастный случай?
Он хмурится, мгновенно меняя тему, вместо того чтобы ответить на мой прямой вопрос.
— Мне кажется, тому парню, который замещал Вас, пока Вы отсутствовали, я не понравился.
— Почему Вы так думаете?
Он пожимает плечами. Затем начинает тараторить, перескакивая на новую историю. На этот раз о женщине, с которой он начал общаться, и я понятия не имею, существует ли она на самом деле.
Я должна бы внимательнее слушать, но сегодня мой мозг отказывается фокусироваться на чем-либо, кроме одного . С тех пор, как Софа сообщила новость о том, что определённый пациент больше не является пациентом.
Конечно, ошибочная доставка тоже не добавила ясности. В последнее время моя жизнь похожа на пробежку по густой, вязкой грязи. С каждым шагом на меня налипает всё больше и больше тяжести, но я вынуждена продолжать двигаться вперёд.
Мой таймер срабатывает, когда Геннадий находится в разгаре очередной своей истории. Жду, пока он закончит, и затем завершаю сеанс.
Софа появляется в дверях, как только он уходит.
— Я минут через пятнадцать уже выдвигаюсь. Ты остаёшься?
Киваю.
— Да, мне нужно разобраться с записями по сессиям. Подтянуть хвосты.
— Сделаю себе зелёный чай в дорогу. Тебе сделать?
— С удовольствием. Спасибо, Соф.
После того как она уходит, смотрю на свой ежедневный график приёмов. Имя Глеба Соловьёва — единственное, которое не вычеркнуто. Где-то глубоко внутри я знаю, что разорвать все связи — это было единственно правильное решение. Да и связей никаких не должно было быть изначально. И всё же чувствую тяжёлое, давящее чувство потери. И не могу, просто не могу перестать прокручивать в голове десятки этих проклятых «а что, если…» .
А что, если бы он не был тем, кем оказался, и мы бы встретились с ним в приложении для знакомств, а не с Марком?
Это чистое безумие — даже допускать такую мысль, но я не могу отрицать, что какая-то часть меня чувствует к нему влечение. Влечение, которое пугает до чёртиков.
Неужели я могла бы сейчас встречаться с ним? Пошла бы я с ним на свидание на днях вместо Марка? Пошла бы с Глебом домой? Переспала бы?
Между нами определённо какая-то химия .
Искра.
И, к сожалению, его двухминутное появление во время моего свидания стало болезненным напоминанием о том, что с Марком у меня этого нет .
Ни искры.
Ни огня.
Ни притяжения.
Что ужасно обидно, потому что Марк — замечательный мужчина. Именно о таком мужчине я должнабыла мечтать прошлой ночью, а не о своём пациенте. Или уже бывшем пациенте.
Трачу ещё час, просто сидя за столом. Мой мозг слишком рассеян и перегружен, чтобы сосредоточиться на записях, которые нужно сделать. Поэтому я решаю собрать вещи и взять работу домой.
Сначала у меня самой приём у доктора Аверина, но, возможно, после него приму ванну с лавандовой солью, чтобы попытаться очистить разум. Бокал вина во время купания, наверное, тоже не помешает.
Я даже не притронулась к зелёному чаю, который Софа сделала перед уходом. Он уже остыл, поэтому я разогреваю его в микроволновке и переливаю в свою термокружку, чтобы взять с собой.
На подходе к двери кабинета, я всё ещё нахожусь в тумане, который окутывает меня целый день. К тому же, несу целую охапку папок с документами, свой ноутбук и термокружку, и мне приходится перекладывать всё в одну руку, чтобы выудить из сумки ключи от кабинета. Мой взгляд направлен вниз, когда я распахиваю дверь и делаю шаг… и врезаюсь прямо в кого-то.
Одна за другой папки начинают выскальзывать из рук, наклоняюсь вперёд, чтобы их поймать. Из-за этого термокружка наклоняется. Видимо, я не плотно закрыла крышку, потому что пластиковый клапан отщёлкивается, и всё содержимое моей большой кружки выливается, окатывая человека, в которого я врезалась.
Это происходит за долю секунды.
— Блин. Простите, я так… — Замираю, когда поднимаю глаза и вижу красивое лицо, смотрящее на меня сверху вниз.
Глеб .
Он протягивает руку, чтобы удержать меня, когда я теряю равновесие.
— Ты в порядке?
Таращусь на него, не в силах произнести ни слова.
— Я… я тебя не заметила. Что ты здесь делаешь?
— Пришёл поговорить с тобой. — Он оттягивает промокшую насквозь рубашку от кожи. — У тебя там что, кипяток?
Мотаю головой, пытаясь выйти из ступора. Я только что облила обжигающим чаем этого мужчину.
— О, боже мой. Прости, ради бога. Я сейчас что-нибудь принесу.
Глеб следует за мной. Иду прямиком к нижнему ящику стола Софы. Он всегда набит пакетиками с кетчупом, соевым соусом, пластиковыми приборами и кучей салфеток из разных доставок. Нахватав охапку салфеток, нервно начинаю промокать рубашку Глеба. Но когда чувствую под тканью рельеф его напряжённого пресса, осознаю всю неуместность своих действий и снова извиняюсь, протягивая ему салфетки.
Он вытирается, как может, пытаясь привести себя в порядок.
— Я правда очень виновата. Я оплачу тебе химчистку.
— В этом нет необходимости.
— Я настаиваю. — Забираю у него мокрые салфетки и выбрасываю их в корзину. Когда я поворачиваюсь, комната погружается в тишину. Больше нет никаких отвлекающих факторов.
Глеб ждёт, пока наши взгляды встретятся, прежде чем заговорить.
— Почему ты отказываешься от меня как от пациента? — Спрашивает он прямо, без предисловий, и его вопрос повисает в воздухе, тяжёлый, как свинец.