— Надеюсь, — отвечаю вслух.
— Как думаешь, ты готова к чему-то физическому? Ничего страшного, если нет. Многие долго встречаются, прежде чем почувствовать готовность.
На этот раз я мысленно переключаю мужчину, о котором он спрашивает, и представляю поцелуй с Марком. Прикосновения. Он мне достаточно понравился, но нет, я бы не привела его к себе домой. Более важный вопрос: почему нет? Почему я не позволяю себе почувствовать себя хорошо, хотя бы на одну ночь?
Ответ приходит достаточно легко, но не из-за тебя . Нет, это потому, что есть кто-то другой, кто меня привлекает, и я всегда была из тех женщин, кто верен одному мужчине.
Глеб.
Думаю о его губах, о глазах. О его густых волосах. Думаю о сне, который видела прошлой ночью — кожа к коже, его пальцы, сплетённые с моими, его губы на моей шее…
— Мне приснился сон об этом.
— И?
Мои губы приоткрываются, и на мгновение я думаю, что он хочет деталей. Но, конечно же, он просто спрашивает, что я чувствую по этому поводу. Что я думала о физической близости во сне. То же самое я бы спросила у своих пациентов, потому что наши сны часто отражают какой-то элемент нашей реальности.
— Это было приятно, — говорю я. — Так что, возможно. Возможно, с правильным человеком.
Доктор Аверин удовлетворённо кивает.
— И как дела на работе? Ты ведь вернулась уже несколько недель назад, верно?
— Идут хорошо, — прикусываю губу и обдумываю слова. Доктор Аверин склоняет голову, смотрит на меня поверх очков, и я знаю, чего он ждёт. — Я перенаправила Глеба к другому специалисту, — говорю я. Что правда. Я действительно попросила Софу его перенаправить.
— Отличная работа. Уверен, это было нелегко. Как он отреагировал?
— Отреагировал хорошо.
Технически это не ложь. Но внутри нарастает давление — знание, что я делаю что-то, что снова может навлечь на меня неприятности. Что, подобно моему собственному пациенту с патологической ложью, я нечестна со своим терапевтом. Но я не патологическая лгунья — это обычная ложь. Крошечная белая ложь во спасение. И на этот раз это ради блага Глеба, а не моего.
Он ведь сказал, что я помогаю ему.
— Похоже, ты добиваешься реального прогресса, Марина, — говорит доктор Аверин.
Откидываюсь на спинку дивана, на лице — безмятежная улыбка.
— Полностью согласна.
Глава 22
Сейчас
— Спасибо, что снова согласилась уделить мне ещё немного времени.
Бороды у Глеба больше нет. Я впервые вижу эти точёные, почти хищные линии его челюсти, чувственную полноту губ. Мне нравилась его лёгкая щетина, эта продуманная небрежность интеллектуала. Но это… это совершенно другой уровень. Другой Глеб. Он замечает, как я на него пялюсь, так что приходится что-то сказать, чтобы сгладить неловкость.
— Прости, — улыбаюсь и неопределённо машу рукой в сторону своего подбородка. — Ты так изменился без бороды. Совсем другой.
Он криво ухмыляется, и в глазах вспыхивают знакомые огоньки.
— Изменился в лучшую сторону или в худшую?
Учитывая, что он так долго скрывал под этой самой бородой такие черты лица, от которых любой скульптор прослезился бы от зависти, и губы, за которые женщины, не задумываясь, готовы были бы выложить целое состояние, я определённо предпочитаю видеть его таким. Тем не менее, выбираю объективный ответ:
— Тебе идёт и так, и так. Ты в любом образе убедителен.
— Очень уклончивый ответ, Марина. Примерно так я бы ответил женщине, спроси она меня, какое платье ей идёт больше.
— Ну, полагаю, без бороды я лучше вижу твоё лицо. Твоя мимика становится более явной, а это помогает мне лучше понимать твои чувства, — стараюсь, чтобы голос звучал ровно, профессионально. — Так что, с профессиональной точки зрения, я голосую за отсутствие бороды.
— Ох, — он усмехается, и в его глазах пляшут уже не просто огоньки, а целые чертята. — Тогда мне лучше снова её отрастить, если ты собираешься так легко читать мои чувства.
Улыбаюсь в ответ. Сегодня он в каком-то особенно игривом настроении. Даже, я бы сказала, на грани флирта. Любопытно, с чего бы это.
Кладу руки на закрытый блокнот у себя на коленях. Мой верный щит, моя профессиональная броня.
— Итак, как твои дела со времени нашей последней сессии? Что-нибудь новое произошло?
Глеб опускает взгляд на свои ботинки, словно внезапно обнаружив в них нечто крайне занимательное.
— Немного неловко об этом говорить, но да, кое-что произошло. — Он поднимает на меня глаза с застенчивой, почти мальчишеской улыбкой, читает явное замешательство на моём лице и тихо смеётся. — Кажется, ко мне вернулось… сексуальное влечение.
С трудом сглатываю комок неожиданной, обжигающей ревности, колючим ежом подступивший к горлу. Неужели?..
— Понятно. Значит, ты с кем-то познакомился?
— Нет, я просто хотел сказать… ну, прошло очень много времени с тех пор, как я вообще хотел какого-либо удовольствия. — Глеб поднимает руку и слегка шевелит пальцами, словно демонстрируя их мне. — Даже… самоудовлетворения.
Ох. Вот как!..
Ревность, ещё секунду назад обжигавшая грудь едким пламенем, сменяется чем-то другим. Совершенно, совершенно другим.
Этот мужчина.
Эта его рука.
Внезапно в кабинете становится невыносимо душно, будто кто-то выключил кондиционер и запечатал окна.
Слава богу, я не из тех, кто легко краснеет, иначе сейчас бы пылала, как московский закат в ясный июльский вечер.
Откашливаюсь, отчаянно пытаясь вернуть профессиональное самообладание, которое, кажется, дало трещину.
— Что ж, сексуальная депривация как форма самонаказания — довольно распространённое явление в психологии. Ты ранее говорил, что испытывал чувство вины, когда ходил на свидание, что тебе казалось неправильным быть с другой женщиной, потому что ты всё ещё чувствовал себя женатым.
— Что само по себе полный бред, — Глеб резко качает головой, и улыбка исчезает с его лица. — Прости. За выражение. Но для меня это какая-то дичь — чувствовать подобное, когда наша сексуальная жизнь уже давно практически сошла на нет.
Ёрзаю на стуле и демонстративно открываю блокнот, находя в этом простом жесте спасительную формальность.
— Давай поговорим об этом. Ты упоминал, что твоя жена тебе изменяла. Это произошло задолго до её смерти?
Глеб усмехается, но в этой усмешке нет и тени веселья, лишь горечь.
— О какой из измен мы говорим, Марина?
У меня сжимается сердце. Холод, неприятный и липкий, пробегает по спине.
— Ох. Я… я не знала, что их было несколько.
Он отворачивается, глядя куда-то в сторону окна, за которым серый, типично московский день едва пробивается сквозь плотные шторы моего кабинета.
— Почему люди изменяют, доктор Макарова?
— Это очень объёмный вопрос, Глеб. И на него существует множество ответов.
— Расскажи мне некоторые из них. Ответы, я имею в виду.
Мы долго говорим о возможных причинах, по которым люди изменяют: проблемы с принятием обязательств, месть как способ причинить боль партнёру, эмоциональная отстранённость и пропасть между супругами, неудовлетворённые потребности — как физические, так и душевные, — низкая самооценка, даже просто угасшая любовь, когда люди становятся чужими. Перечисляю варианты, как по учебнику психиатрии, стараясь сохранять профессиональную отстранённость, хотя каждая причина отзывается во мне каким-то смутным, тревожным эхом, заставляя задуматься о собственных демонах. Когда в нашем разговоре наступает пауза, снова складываю руки на коленях.
— Что-нибудь из того, что мы обсудили, кажется тебе тем ответом, который ты ищешь?
— На самом деле, даже несколько, — он вздыхает и грустно улыбается. Эта улыбка совершенно не похожа на ту, что была в начале сеанса — игривую и дразнящую. — Но можем ли мы вернуться к этой… сексуальной депривации, о которой ты упомянула? То есть, это могло произойти и ненамеренно, неосознанно?