— Только сахарку, если есть. Моя жена говорит, что я люблю добавить немного чая в свой утренний сахар.
Улыбаюсь и тянусь к сахарнице. Ей нечасто пользовались с тех пор, как не стало Андрея.
— Мой муж был таким же.
Устраиваясь на стуле напротив Гребенщикова, глубоко вдыхаю. Каждый вдох даётся с трудом, словно воздух стал вязким от напряжения.
— Итак, как продвигается расследование?
— Очень хорошо, на самом деле. Именно об этом я и пришёл с Вами поговорить. Анна Тимшина арестована.
Это заявление обрушивается на меня, словно игла, резко замершая на пластинке. Звук, который обрывает все остальные. Кажется, будто из меня выбили весь воздух.
— Когда?
— Вчера вечером. — Он кивает. — Её доставили в суд сегодня утром. Судья отказал в залоге. Госпожа Тимшина больше не представляет для Вас угрозы, доктор.
Моё сердце бешено колотится.
— Вы уверены?
Он улыбается.
— Я был в зале суда и видел, как полицейские выводили её в наручниках. Она никуда не денется в течение долгого времени. Она призналась вчера вечером, на видеозаписи, в двух убийствах — Елены и Алины Соловьёвых.
Прикрываю рот ладонью, пытаясь сдержать подступающие эмоции. Волна облегчения захлёстывает меня, но она смешана с чем-то ещё — грустью, кажется? Ещё одна жизнь разрушена в этой неразберихе, в этой бездне.
Следователь Гребенщиков обхватывает кружку обеими руками.
— Госпожа Тимшина также подробно рассказала обо всех случаях, когда она следила за Вами, сказала, что это продолжалось долго, с тех пор, как Вы вышли из какой-то кофейни прошлой осенью.
Боже мой.
Женщина с длинными светлыми волосами и охапкой книг! Я всегда чувствовала, что Анна мне смутно знакома, но никак не могла вспомнить, где видела её лицо. А теперь всё ясно как день, кристально чисто. Она была позади меня, наблюдала, пялилась на меня в тот самый день, когда я впервые увидела Глеба и последовала за ним. Я тогда списала это на то, что просто загородила ей проход. В тот день я была так растеряна, так потеряна. Это было за несколько месяцев до того, как я вообще узнала о её существовании. Ужасно осознавать, насколько я была неосведомлена всё это время.
Насколько уязвима.
Мороз пробирает по коже при мысли о том, как легко я могла стать её жертвой, её следующей мишенью.
— Но почему? Зачем она следила за мной всё это время?
— На самом деле, дело было вовсе не в Вас, а в Ваших отношениях с господином Соловьёвым. Она, кажется, немного… зациклена на этом мужчине. Она сказала, что следила за Вами, потому что Вы следили за ним. — Следователь качает головой. — Она хотела знать, почему, и с тех пор следила за Вами. Когда господин Соловьёв стал Вашим пациентом, она сделала то же самое. Её интерес к Вам был чисто территориальным. Как у хищницы, защищающей свою добычу.
— Она взламывала мою квартиру? Как-то раз я вернулась домой и обнаружила дверь открытой. Я могла поклясться, что помнила, как запирала её. И мой ключ пропал несколькими неделями раньше.
— В этом она не призналась. Хотя я бы не удивился ничему, что связано с ней. Эта женщина столкнула ребёнка под колеса встречного транспорта и рассказывала нам об этом так спокойно, словно обсуждала погоду. Но она отправляла Вам кое-какие посылки. Игрушку «Hello Kitty» и книгу? Она пыталась напугать Вас, играла в свои психологические игры. Думала, это удержит Вас подальше от Соловьёва.
Качаю головой, поражаясь, насколько глубоко эта женщина проникла в мою жизнь, насколько тесно она переплелась с ней. Я снова и снова прокручивала в голове сеансы, которые проводила с Анной, пытаясь отделить правду от лжи в её словах. Единственное, что знаю наверняка, это то, что у неё нездоровые, одержимые отношения с мужчинами.
Вздыхаю.
— Надеюсь, она получит помощь.
Гребенщиков пьёт чай, наблюдая за мной поверх кружки. Он наблюдателен, совсем как психиатр, который часто узнаёт больше из поступков, чем из слов. Или как хирург, чьи глаза видят не только внешние симптомы, но и скрытые внутренние раны.
— А как насчёт Глеба? — спрашиваю я.
— Мы допрашивали его трижды по поводу его роли во всём этом. Его показания совпадают. Он никогда не следил за Вами. Это всегда была Анна. — Следователь ловит мой взгляд. — Хотя он, кажется, думает, что Вы тоже следили за ним. Он сказал, что Вы столкнулись в переулке несколько месяцев назад, когда он выходил из своего складского помещения.
Я никогда не рассказывала Михаилу, как всё началось, но правда должна выйти наружу. Это мой долг перед собой, перед тобой , перед всеми. Поэтому я киваю.
— Я действительно некоторое время следила за ним. Это началось случайно. Клянусь, я никогда не собиралась этого делать намеренно. Однажды я сидела в кофейне, смотрела в окно, и вдруг увидела его. Мужчину, который буквально рассыпался на части у меня на глазах в приёмном отделении больницы в худшую ночь моей жизни. Казалось, это была и худшая ночь в его жизни тоже. Только теперь он выглядел счастливым, а я… я последовала за ним. Я не хотела, чтобы это превратилось в нечто большее, но почему-то так получилось. — Глубоко вдыхаю и выдыхаю прерывающимся, дрожащим вздохом. — У меня будут проблемы из-за этого?
Он качает головой.
— Нет. Глеб не заинтересован в предъявлении обвинений. Ему жаль, что всё так произошло между вами. Он сказал, что Вы были… больше, чем его врач. Это так?
Опускаю взгляд, сгорая от стыда за свои поступки, и киваю.
— Да, у нас были интимные отношения.
Гребенщиков качает головой.
— У вас двоих весьма интересные способы скорбеть. Но в любом случае, я не думаю, что Вы больше в опасности. Анна больше не на свободе, и с Вашими показаниями она не выйдет оттуда десятилетиями, если вообще выйдет. То есть, если Вы всё ещё готовы давать показания. С её признанием это должно быть очевидное дело, но так никогда не бывает, как только в дело вступают эти продажные адвокаты. Вчера вечером она брала на себя ответственность перед камерой, а сегодня утром на судебном заседании её адвокат уже пел другую песню.
— Что Вы имеете в виду?
— Её адвокат запросил экспертизу на вменяемость. Похоже, он собирается использовать защиту по невменяемости. Он даже заставил свою подзащитную раскачиваться взад-вперёд в зале суда, бормоча что-то про Таиланд.
— Таиланд?
Следователь пожимает плечами.
— Она просто продолжала раскачиваться взад-вперёд и бормотать: «Таиланд, Таиланд, Таиланд». Когда судья занял своё место, он пригрозил удалить её из зала, если она не замолчит. Её адвокат извинился и сказал, что его клиентка считает, что ей место в Таиланде, а не в тюрьме.
— Какое отношение Таиланд имеет ко всему этому?
— Никакого. В этом-то и дело. Бессвязное бормотание — это уловка для её защиты. Это известный приём, которым пользуются адвокаты. Они устраивают целое представление, чтобы ввести суд в заблуждение. Вот почему будет очень полезно, если Вы дадите показания. Прокурор сказал, что это, вероятно, будет стоить Вам лицензии, как только комиссия узнает, что Вы нарушили врачебную тайну, поскольку она никогда не угрожала Вам.
Киваю, чувствуя, как внутри нарастает твёрдая решимость.
— Я сделаю это. Дам показания. Последние несколько лет были сплошными тайнами и ложью, и этому должен быть положен конец. Правда должна выйти наружу. Жена и дочь Глеба заслуживают справедливости. И я должна дать им её. Только так это может закончиться для всех нас, только так мы сможем обрести покой.
— Что Вы будете делать, если больше не сможете быть психиатром?
Качаю головой.
— Не знаю. Но, возможно, именно свежий старт мне сейчас и нужен. Возможно, это шанс начать всё заново, без призраков прошлого.
Гребенщиков допивает чай и хлопает ладонями по коленям.
— Что ж, мне пора. Дальше делом займётся прокурор, он свяжется с Вами. Я дал ему Ваш номер.
Провожаю следователя до двери. Он останавливается и смотрит на хоккейную клюшку.
— Он был хорошим игроком.
Грустно улыбаюсь.
— Был.
— Надеюсь, Вам станет спокойнее, зная, что смерти семьи Соловьёвых не были его виной. Он не должен был садиться за руль в таком состоянии, но убийство совершила Анна.