Бегло просмотрев содержимое, Леа сильно удивилась выбору платьев, которыми одарила ее Меган. Интересно, насколько подробными будут на этот раз инструкции Адама? В каждый из этих нелюбимых вечеров в глазах Адама при виде ее что-то вспыхивало. Он постоянно пытался скрыть это за маской безразличия. Но сверкание глаз говорило ей, что его инструкции, должно быть, звучали: «Должна выглядеть очень аппетитно». В любом случае, Меган всегда выполняла свои обязанности с тщательностью, которая граничила со стремлением к совершенству — но сегодня она превзошла себя.
Леа приложила к себе платье для коктейлей из виноградно-зеленого гофрированного шифона и принялась разглядывать свое схематичное отражение в оконном стекле. Воплощенная элегантность — по-другому охарактеризовать это платье у нее не получалось. В очередной раз закралась мысль, что, выбирая платья, Меган посмеивается над ней, превращая вообще-то неряшливую Леа в великосветскую даму. Ей даже казалось, что она слышит голос Меган, которым та сообщает, что уж это платье послушная Леа точно будет носить.
Леа еще раз осмотрела наряды и пришла к выводу, что на первый взгляд Меган все вроде бы сделала правильно. Но если призадуматься, то выходило, что в итоге должна была материализоваться одна из появляющихся, словно грибы после дождя, копий Одри Хепберн. «Итак, плохой вкус этого ада заключается в том, чтобы выглядеть особенно мило», — утешала она себя.
После этого воображаемого поединка с Меган, Леа перескочила на вопрос о том, нужно ли соблюдать указания Адама или нет. Это далось ей с несказанным трудом; в этом пункте следовало признать правоту Меган: она будет на месте, как и требовалось, потому что правила игры, как и прежде, устанавливал Адам.
Вечером, войдя в оперу, Леа подарила себе мгновение покоя и ощутила оживление, царившее в фойе. Она всегда особенно сильно наслаждалась минутами до того момента, когда занимала свое место в зрительном зале и поднимался занавес. Волнение и предвкушение словно вливали в нее струю жизненной энергии. Она наблюдала за тем, как люди снимают пальто, подмигивают друг другу через головы и группки болтающих или быстро осушают бокал шампанского, с видом знатока разглядывая наряды остальных. Часто яркое оживление в фойе было интереснее происходящего на сцене.
Этим зимним вечером люстры в опере сверкали, переливаясь во всей красе, и Леа охотно закрыла бы глаза, чтобы прислушаться к постукиванию каблучков и шороху платьев. Но непонятное напряжение в животе и понятное напряжение от непривычно высоких каблуков не давали возможности насладиться этой роскошью. Что ж, она здесь не для собственного удовольствия, а потому, что так приказала Меган, точнее, Адам.
Испытывая острый приступ упрямства, Леа окинула взглядом фойе и тут же заметила среди лиц профиль Адама. Должно быть, он только что прибыл, потому что стоял в окружении группы людей, приветливо здоровавшихся с ним. Как обычно, он сильно выделялся из толпы, словно на него был направлен луч яркого света. Леа смущенно разглядывала его строгие черты, зеленые кошачьи глаза под четко очерченными бровями, темно-русые волосы, которые он, когда на него никто не смотрел, отбрасывал назад, чтобы они постоянно не лезли в глаза, слегка склоненная набок голова, уверенная осанка… Тот факт, что, несмотря на свою неприступность, он притягивал ее, словно магнит, рассердил Леа сильнее, чем вынужденное переодевание и необходимость выдержать встречу до конца.
Адам и небольшая группа элегантно одетых посетителей оперы стояли немного ниже балюстрады, которую Леа выбрала в качестве наблюдательного пункта, потому что оттуда все хорошо просматривалось. Она неподвижно застыла в ожидании, пока его взгляд найдет ее. На доли секунды ей показалось, что в его глазах промелькнуло восхищение, но уже в следующий миг в них было только холодное внимание. Она подняла подбородок и почувствовала, как между глазами пролегла сердитая морщинка.
Некоторое время они смотрели друг на друга как непримиримые враги. И только когда Адам нетерпеливо кивнул, давая понять, что она должна немедленно спуститься к нему, Леа подчеркнуто неторопливо сдвинулась с места. На миг ей пришла в голову мысль: а не стереть ли тыльной стороной ладони с губ красную помаду, тем самым превратив свое дивное появление в карикатуру. Но она тут же одернула себя. Чего бы она этим добилась? Не в ее интересах, чтобы Адам обращался с ней как с упрямицей. Кроме того, настойчивый внутренний голос интересовался тем, как пахнет Адам с его свежевыбритыми щеками и все еще влажно поблескивающими волосами.