– Прямо взвод десантно-штурмовой бригады, – усмехнулся Григорий, продолжая внимательно вглядываться в глаза Тани. А на них снова набежала тень.
– Мой брат служил в ДШБ [7] . Погиб при обстреле. На посту.
Повисла тягучая пауза. Совсем не такая, как вначале, когда юноша и девушка встретились глазами. Теперь время имело измерение, было наполнено какими-то вязкими ощущениями и мыслями, и не было в этой паузе ни восторга, ни радости. Одна растянувшаяся напряженность. Желая, в конце концов, покончить с нею, Григорий воскликнул:
– Вот что, девушка. Давай-ка мы с тобой выпьем по-человечески, – и ловко вскрыл «бескозырку»-бутылочку.
– Стаканы-то у тебя есть, герой? – с грустной улыбкой переспросила она.
– Или, как там… из горла придется?
– Там – это где?.. Обижаешь, духтар! – он вынул из сумки под столиком два походных алюминиевых стаканчика, приобретённых по случаю у кабульского дуканщика за банку рыбных консервов, разлил поровну и протянул стакан спутнице со словами:
– Со знакомством, Танюша!
Девушка единым махом опрокинула стаканчик, звонко шлепнула им по столешнице. Гриша одобрительно прицокнул языком и последовал примеру. Затем на столе появились тёплый хлеб, фрукты, шмат полукопченой колбасы и пара куриных яиц.
– Запаслив ты, – похвалила археолог дембеля, – не то, что эти. Хлещут натощак. Вот и развезло. Небось, при складе служил? – Гриша сделал вид, что не заметил поддёвки, налил по второй и спросил:
– Едете-то куда?
– До Москвы, там делаем пересадку, и снова на юг. Только на другой юг. Северный Кавказ. На границе с Дагестаном интересная работа. А ты на гражданке кто по специальности?
– Музыкант.
– Ого! Это поинтереснее твоих армейских будней. На чём играешь?
– Да ладно. Потом как-нибудь, – отмахнулся Гриша, которому очень не хотелось растолковывать девушке, что играет ни на чём, то есть на многом одинаково плохо, потому что закончил дирижёрско-хоровое отделение училища и курс консерватории, совмещая дирижерский и композиторский факультеты. – Скажи лучше, как в Ташкенте оказались? Вы ж русские, кажется!
– И что, шовинист! – Таня потянулась за стаканчиком. – Или мы не новая историческая общность, Советский народ? Нас в Ташкентском университете много учится. Все – по направлениям, кто из Москвы, кто из Питера. Я, например, из Свердловска. То есть учусь там. А родом из Свердловской области. В Свердловском университете занималась восточными языками, выбрала тему по средневековому Востоку, вот и оказалась на выпускном курсе в Ташкенте.
– И в дипломе у тебя будет значиться «выпускница Ташкентского университета»? – недоверчиво переспросил Гриша, – Глупо!
– Ты всё-таки шовинист. Великодержавный! Давай выпьем, – отрезала тему Таня, – я предлагаю тост за…
Она замолчала. Как выключилась из разговора. Вообще унеслась куда-то. Остановившийся взор не видел ничего вокруг. Отвечая скорее каким-то тайным мыслям, чем ритмическому перестуку колес, она сидела секунд десять с неподвижным лицом, покачиваясь влево-вправо, влево-вправо. Гриша слегка толкнул её поперек этого ритма:
– Ты чего, Тань? Вроде тост хотела…
Девушка перевела взгляд и долго, не мигая, смотрела ему прямо в глаза, после чего изменившимся голосом сказала:
– А ты и вправду на него похож. Очень похож!
Внезапно она резко потянулась к нему и, не выпуская из руки стакан с водкой, прильнула к его губам горячим коротким поцелуем. В нём было столько же горечи, сколько и сладости. Он был и страстен и возвышен. Это был одновременно поцелуй сестры и поцелуй любовницы. Шальная сила исходила от движения солоноватых тонких тёплых губ, прерывистого дыхания, вовсе не тронутого алкогольным перегаром. Поцелуй был столь неожиданным и стремительным, что молодой человек, два года не общавшийся с женщинами, едва успел ответить. Когда же сочная волна экстаза накатила на него, девушка молча потягивала водку, как яблочный сок, а не горькую, прислонясь спиной к стене и отвернувшись. Гриша выпил, встал. Сейчас больше всего хотелось уйти в тамбур курить. Таня даже не обернулась, когда он выходил… Он курил вторую сигарету подряд, вглядываясь сквозь заляпанное мутное окошко тамбура в глубоко чуждый и неприятный ему пустынный пейзаж, и думал. Ни поцеловать не смог, ни любовных слов произнести, не говоря о том, чтобы раздеть, да на полку уложить… Условия есть, и она согласна, как будто! А что-то мешает. И сейчас – вместо того, чтобы предаваться с нею чувственным радостям наедине, пока никто не заявился, стоит себе, курит, оставив её с початой бутылкой водки. А ну как напьется с горя, да и уснёт! Вот тебе и вся любовь!