Снаружи было совершенно темно и очень тихо. Не по сезону пахло какими-то цветами.
- И не скучно тебе тут? - спросил Кайман парня. - Не хочешь наружу, мир повидать?
Он даже не очень интересовался ответом, просто хотел услышать голос Никиты. А то что такое, в самом деле, сидит как немой! Голос оказался обыкновенный, чуть хрипловатый юношеский басок. А вот ответил Никита странно, не вполне на тот вопрос, который задавал сталкер.
- Уйду я, - выдохнул Никита. - Только один не пойду, пусть и не мечтают.
Кайман ничего не понял. Это что же, сынок Семена просит взять его с собой? Да ладно, почему бы и нет. Заодно покажет, где выход. Но пока сталкер открывал рот, чтобы продолжить разговор, Никита нырнул в подвал. Чертыхнувшись, Кайман последовал за парнем.
Никита в подвале щелкнул выключателем, квадрат света ковриком выстелился наружу, и под ногами Каймана кое-как обрисовались неровные ступеньки. Вот люди! Почему было не взять фонарь? Хотя им-то что, они у себя дома, каждую ступеньку тут наизусть знают. Оступаясь и чертыхаясь себе под нос, сталкер спустился в подвал.
Словно в ответ на мысли Каймана парень снял с полки и протянул ему фонарик.
- Держи. - Он кивнул на следующую дверь. - Там внутри электричества нет. Бери сигареты и пошли обратно. Отец велел побыстрее.
- Там, что ли, рюкзаки? - переспросил Кайман. Собственно, он и сам видел, как Никита отнес их вещи в подвал.
Но что-то цепляло его в этой ситуации, какой-то неуловимый раздрай.
Парень кивнул.
Кайман взял фонарик - это была "вечная" модель, без батарейки, и чтобы добиться тока, надо было работать кистью, нажимая на рычаг и отпуская его, - и шагнул за дверь. Фонарик зажужжал под пальцами сталкера, и свет его, поначалу слабенький, стал ярче. Большое помещение без окон, в котором оказался Кайман, было совершенно пустым. Никаких рюкзаков тут и в помине не было.
Дверь за спиной сталкера закрылась. Провернулся в замке ключ.
Кайман попался в ловушку, попался так глупо, что ему захотелось врезать себе по морде. Он бы и врезал, будь в этом хоть малейший смысл.
32 Мышка, дом Красиловых
Известие о том, что Матвейки в деревне нет, напрочь вышибло Мышку из реальности - как стакан водки натошак. Девушка чувствовала все, что с ней происходит, но словно бы со стороны. Пока хозяйка вела ее куда-то, жалостливо приговаривая, Мышка думала только об одном - братика здесь нет.
Двенадцать лет Мышка была одержима идеей найти Матвейку. Вся ее жизнь подчинялась единственному импульсу. Вся ее реальность строилась на этом. А сейчас, впервые за все эти годы, уверенность девушки была поколеблена - и ее мир затрешал и зашатался, угрожая рухнуть.
След, который выглядел таким явным, обернулся пустышкой. Но это было не самое ужасное. Почему Мышка обманулась? Потому что очень уж хотела найти брата. И вот когда девушка это поняла, ей стало по-настоящему страшно. Если она в этот раз приняла желаемое за действительное, то кто сказал, что она не обманывалась раньше? Все эти сны о Зоне, которые она считала доказательством того, что Матвейка жив, - что, если это всего лишь ее иллюзия? Самообман?
Всю свою жизнь Мышка жадно вылавливала отовсюду информацию о Зоне. Наложившись на детские воспоминания, на разговоры родителей и их друзей-сталкеров, эта информация могла просочиться и в сны. Почему нет? Так и должно было произойти. Наоборот, было бы странно, если бы Зона ей не снилась.
Когда Мышка вспомнила, что видела во сне затерянную долину, то посчитала это подтверждением того, что они на верном пути. А теперь она больше не была в этом уверена. Воспоминания, сны - очень ненадежная материя. А воспоминание о сне? Не смешите мой броник, как когда-то говорила мама.
Мама, мамочка, что же мне делать? Ты видишь, мамочка, я старалась изо всех сил. Я виновата, я позволила волчку утащить братика... Но я так хотела его найти, и обнять, и рассказать, как вы его любили, как я его люблю, чтобы он знал, что не потерялся... то есть потерялся, но не насовсем, и я его искала и нашла...
Мышка поняла, что она плачет, только когда женская рука опустилась на ее голову и погладила по волосам, распушившимся после мытья. От прикосновения девушка разрыдалась взахлеб. О нет, Мария ничем не напомнила ей маму - хотя, пожалуй, женщины были примерно одного возраста... были бы, если бы Мышкина мама осталась жива. Но мама в Мышкиной памяти навсегда отпечаталась молодой, веселой, быстрой. А Мария выглядела усталой немолодой женщиной, отяжелевшей от забот. И все-таки рука, которая легла Мышке на лоб, была материнской. И сострадательно-материнским был тихий голос: