Алекс вдруг ойкнула, когда босые ступни коснулись гравия. Она бы упала, не поймай Доуз ее за локоть.
– Алекс, постой. Вот, держи. – Памела протянула ей свернутые трубочкой белые носки и пару кроссовок. – Я прихватила их для тебя. Великоваты, но лучше так, чем босиком.
Не желая больше возвращаться в дом, Алекс уселась на коврик возле двери и натянула носки и кроссовки. В голове гудело, тело казалось чужим.
– Что ты делала наверху? – спросила Доуз.
В голосе Памелы прозвучали обвиняющие нотки, и Алекс не сразу нашлась с ответом. Наверное, можно солгать, но ей и без того слишком многое нужно объяснить. К примеру, тот факт, что она оказалась в «Черном вязе» в одной пижаме.
– Я проснулась уже здесь, – проговорила Алекс; теперь, когда испуг почти прошел, она начала дрожать от холода. – Я спала… и видела во сне, что оказалась здесь. И вот.
– Ты ходила во сне?
– Похоже на то. И потом меня охватило чувство, словно я не до конца проснулась. Сама не поняла, как оказалась в бальном зале. Но… он разговаривал.
– Он говорил с тобой? – слишком громко спросила Доуз.
– Да.
– Понятно. – Доуз, кажется, замкнулась в себе, и вместо обеспокоенной подруги перед Алекс вдруг предстала наседка. – Нужно тебя согреть.
С помощью Памелы Алекс поднялась на ноги и добралась до машины. Доуз включила обогреватель, и в салоне еле уловимо запахло серой – как обычно после ритуала новолуния.
Доуз положила руки на руль, словно принимая какое-то решение, а потом завела мотор и поехала в сторону кампуса.
На улицах почти никого не было, и Алекс невольно задалась вопросом: а видел ли кто-нибудь, как она шла в «Черный вяз», полуголая, босая, в темноте – совсем как тогда с Хелли? Может, кто-то даже предлагал ей помощь?
До самого Il Bastone Доуз не проронила ни слова. Вернувшись в дом, она смазала ноги Алекс целебным бальзамом и помогла уложить их на покрытой полотенцем подушке, приготовила чашку чая и лишь потом с блокнотом в руках села рядом и проговорила:
– Теперь рассказывай.
Алекс ждала, что Памела проявит больше эмоций, начнет покусывать губы, может, даже ударится в слезы. Но Доуз нацепила на себя маску Окулуса, готового взяться за исследования, записывать и изучать. За это Алекс была ей очень благодарна.
– Он сказал, что у него мало времени, – начала Алекс, а потом по мере сил попыталась объяснить остальное: как он почти прорвал круг, что умолял найти Проход, но не представлял, где искать.
Доуз лишь тихо хмыкнула.
– Какой смысл ему это скрывать? – поинтересовалась Алекс.
– Возможно, он просто не может сказать. Все зависит… от того, насколько в нем сильна демоническая сущность. Ты ведь помнишь, как демоны любят загадки? Они никогда не действуют в открытую.
– Еще он говорил о Сэндоу. Видел его по ту сторону. Упомянул, что хозяин ему обрадовался.
– Об этом я и говорю, – пояснила Доуз. – Он вполне мог назвать имя хозяина, какому бы богу, демону или исчадию ада ни служил, но промолчал. Что еще он рассказал о хозяине?
– Ничего. Только то, что Сэндоу убил ради выгоды. И добавил, что жадность – всегда грех.
– Значит, Дарлингтон вполне может быть связан с Маммоной, Плутусом, Гулльвейг или каким-либо другим богом жадности. Возможно, мы сумеем извлечь из этого пользу. Конечно, если выясним, где найти Проход и как его открыть. Что еще?
– Ничего. Попросил книг, и я принесла ему несколько штук. Обмолвился, что ему скучно.
– И все?
– Все. Еще добавил что-то про «любить книги больше, чем собственную мать».
На губах Доуз мелькнула улыбка.
– Египетская пословица. Вполне в его духе.
Египетская… Алекс резко выпрямилась, и ноги соскользнули с подушки.
– Не трогай ковер! – вдруг вскрикнула Доуз и рванула на кухню за полотенцем.
– Когда книги не сгорели, он сказал, что истории неизменны.
– И что?
Алекс вспомнила, как вместе с Дарлингтоном входила под своды Стерлинга. Над входом высились четыре каменных писца. Один из них был египтянином.
– Когда построили библиотеку Стерлинга?
– Кажется, в 1931 году, – отозвалась Доуз из кухни. – В то время людям она не нравилась. Ее прозвали «соборной вакханалией», твердили, что слишком напоминает… – Доуз вдруг застыла в дверях, сжимая в руках мокрое полотенце. – Ее сравнивали с церковью.
– Священная земля.
Они с Доуз слишком буквально восприняли слова давно почившего Банчи. И искали не в тех местах.