— Точно, как слепых котят! — подтвердил Перышкин, явившийся с Воротилиным по моему приглашению. — «Во имя будущего! Все моряки вам спасибо скажут!» — передразнил он кого-то. — Только не заливай мне, Георгич, меня уже двадцать четыре года воспитывают кому не лень. Да я из их «спасибо!» белых тапочек не сошью! На кой хрен я должен тонуть ради незнакомых людей, которых и не увижу никогда? Где есть такой закон, покажи!
— Такого закона нет, — сказал я. — Здесь каждый решает за себя, как несколько дней назад матрос Перышкин, который вызвался заменить Дуганова.
— Совсем другое дело, — смягчился польщённый Перышкин, — тоже мне сравнил… Своей жизни я хозяин, усёк? Не желаю, чтоб мне приказывали, где и когда я должен отдавать концы!
— Вот и шёл бы в управдомы, — ухмыльнулся Воротилин. — Зря на него время тратите, Павел Георгич.
— А куда ещё Георгичу его девать? — съязвил Перышкин. — Каждому своё: одному кайлом махать, другому авторучкой.
Шутка мне не понравилась, впрочем, Перышкин тоже. Ему, как и всем другим матросам, доставалась здорово, он сильно похудел, перестал бриться, взгляд его стал дерзким и злым. К сожалению, изменился к худшему он не только внешне, и немалая доля вины за это лежала на мне: именно я, обуреваемый профессиональным восторгом, поспешил передать звонкую информацию о самоотверженном поступке двух матросов «Семена Дежнева». Информация прозвучала по «Маяку», Перышкин задрал нос и стал смотреть на окружающих с этаким насмешливым намёком: «Кишка у вас, ребята, тонка, прыгал на „Байкал“ всё-таки я, а не вы». То, что вместе с ним, и, как выяснилось, не в первый раз, прыгал Воротилин, Перышкин как-то забыл; Воротилин, который не придавал тому эпизоду никакого значения и не вспоминал о нем остался в тени, и само собой получилось, что главную роль в спасении «Байкала» сыграл Федор Перышкин.
— Ты и кайлом не очень-то размахался, — беззлобно сказал Воротилин. — В полную силу только над борщом работаешь да Райке голову дуришь. Смотри, схлопочешь от Гриши.
— Очень я его испугался, — Перышкин фыркнул. — Нужна мне его Райка.
— Схлопочешь, — неодобрительно повторив Воротилин, — и не только за Раису, вообще. Вы скажите ему, Павел Георгиевич, язык он распустил. Плохая примета — болтать перед делом, ЧП накличешь.
— Верно, Георгич, что хромого черта на берег списывают? — с вызовом спросил Перышкин.
— Откуда ты взял?
— Люди говорят, — уклонился Перышкин. — За амбицию. Начальство само кончать предложило, а он выслуживается.
— А Кудрейко говорит, что самые важные данные за последние дни получили, — возразил Воротилин.
— Какие такие данные? — окрысился Перышкин. — Тебе-то они на кой нужны, что ты в них понимаешь?
— Кому надо, тот и понимает.
— За что я люблю Филю, так это за интеллект! — восхитился Перышкин. — Для кого хошь голыми руками каштаны из огня вытащит.
— Не кипятись, — примирительно сказал Воротилин. — Скоро домой пойдём, в отпуск. Приедешь ко мне, поохотимся.
— Так списывают, Георгич? — не обращая внимания на Воротилина, настаивал Перышкин.
— Скорее тебя спишут, — оскорбился Воротилин. — За сплетни.
— Марш отсюда, сачки! — С кастрюлькой, покрытой полотенцем, вошла Любовь Григорьевна. — Вас Птаха по всему пароходу ищет.
Выставив их из каюты, Любовь Григорьевна сняла с меня газеты с горчичниками и налила в кружку горячего молока.
— Лучше бы, конечно, от бешеной коровки, да сухой закон, — посочувствовала она. — Пей и закройся хорошенько, меду там две столовых ложки, пропотеешь.
— Федя меня и так в пот вогнал.
— Чего он к тебе шляется? — с недовольством спросила Любовь Григорьевна. — Напрасно его балуешь, на весь мир расхвалил. Пустоцвет он и шатун, я его от девочек отвадила, так он, сопляк, ко мне стучится! Филю бы не испортил, Филя у нас образцово-показательный, — она мечтательно улыбнулась, тряхнула серьгами. — Эх, была бы я лет на пятнадцать помоложе… Ты, Паша, укройся получше, есть долгий разговор.
Она села, глубоко вздохнула и беспокойно на меня посмотрела.
— Что-то на душе муторно, сон видела нехороший, — сказала она, покусывая губы. — Ну, это тебе не интересно — бабий сон, а если у меня предчувствие? Слух, Паша, по пароходу идёт, будто Алексей наступил вашему Корсакову на хвост и оттого будут большие неприятности. Есть в этом правда или нет? Ты смелее говори, что ко мне попало, то пропало.