В подъезд я входила с опаской. Воспоминания прошлого прихода, накрыли меня, как цунами, унося с собой решимость. Вместо нее меня начала одолевать паника. Ноги дрожали, когда я поднималась по лестнице, отказываясь нести меня туда, где совсем недавно, над моим телом надругались. В итоге, я остановилась посреди пролета, а затем медленно осела на грязные ступеньки.
Где-то работал телевизор, до меня доносились обрывки разговоров, и все, в совокупности, подействовало на меня странным образом.
Люди живут. Ссорятся, мирятся, ходят на работу, растят детей. А чем занята я? Бегаю по городу в поисках правды, которая мне, по-настоящему, не нужна? У меня давно назрела уверенность, что я своей судьбе не хозяйка. Все уже решено за меня, а я барахтаюсь, как муха в паутине, глупо надеясь, что у меня есть шанс.
Я поднялась на ноги и уже начала спускаться, когда хлопнула дверь подъезда. Замерла в ужасе, но навстречу мне поднималась пожилая женщина, с огромными и явно тяжелыми пакетами.
— Здравствуйте, — приятным голосом поприветствовала меня она, осматривая с головы до ног любопытным взглядом.
— Здравствуйте, — киваю, слегка сторонясь, давая ей возможность пройти. — Может я вам помогу? — она удивилась еще больше, впрочем, как и я.
— Пятый этаж, — посетовала она. — А лифт, как обычно не работает.
Я забрала все пакеты, и последовала за ней.
— Вот моя квартира, — ткнула она пальцем в металлического «монстра». — Сын установил, — горделиво говорит, извлекая из сумки ключ. — Давайте я вас чаем напою, если вы не спешите.
— Спасибо, — соглашаюсь. Снова удивив саму себя. — Нельзя приглашать незнакомцев в квартиру, — уже в коридоре, сняв обувь, говорю.
— Так давайте знакомиться. Меня зовут Мария Степановна.
— Элина.
— Вы проходите, — улыбается женщина. — Ванная — прямо по коридору. Я пойду чайник поставлю.
— У меня есть чудесный чай, китайский. Настоящий. Сын привез. Присаживайтесь, Элина. Красивое у вас имя, — не переставая улыбаться, произнесла Мария Степановна. Я устроилась на стуле, не зная, как себя вести. — Вы на меня внимания не обращайте, — слегка погрустнев произнесла женщина, расставляя на столе вазочку с вареньем, печенье и конфеты. — Я одинока. Сын, в последнее время, навещает меня все реже. У него семья. А мне и поговорить-то не с кем.
— Мне тоже, — улыбаюсь.
— Вот как? — ее брови ползут вверх. — Такая молодая, красивая. Что ж так?
Жму плечами, отпивая чай из красивой чашки. Чай, действительно, оказался очень вкусным.
— Мой муж недавной умер. Подруг, практически нет, — начала я, решив, что, если все так сложилось, не плохо бы все-таки узнать хоть что-то про Ирину. — Собственно, я сюда приехала, потому что здесь жила моя подруга.
— Переехала? — уточнила Мария Степановна.
— Нет. Погибла, — отвечаю, напустив грусти.
— Это не Ирка ли? Из 57 квартиры? — воодушевилась Мария Степановна.
— Да, она самая. Вы были знакомы?
— Ишь ты, — всплеснула руками женщина, при этом едва не опрокинув чашку. — Сроду бы не подумала, что у Ирки могут быть такие подруги! — и при этом так хищно, с прищуром на меня взглянула, что я заранее почувствовала свой провал.
— Почему? — не сдалась я.
— Ой, прости, Господи, о покойниках плохо не говорят, — и уткнулась в свой чай. Вопреки всему, я почувствовала, что не хочу сдаваться.
— Не была она мне подругой, — произношу, вновь привлекая внимание Марии Степановны. — Она была любовницей моего мужа, — далее, во всех красках я описываю муки, которые испытала, когда узнала об измене мужа. Мария Степановна, при этом активно кивает, охает и ахает, видимо поражаясь человеческому коварству. Под конец, я извлекаю телефон и показываю ей фотографию. На ней мы с Сашей, обнимаемся, улыбаемся, кажемся счастливыми и влюбленными. Впрочем, тогда, все именно так и было.
— Ах, паршивка, — выдает наконец женщина. — Понимаю я тебя, — следом Мария Степановна рассказывает свою историю, почти ничем не отличавшуюся от моей. — Ну и вот, — подводит она итог. — Мы с Коленькой уезжаем к моей маме, а он, со своей курвой, остается жить в квартире, на которую я, заработала свои горбом! От завода ее получила. Да только, не вышло у них ничего. Ко мне стал бегать! А как плакал, как раскаивался! Я тоже, дура, взяла и простила. Полгода не прошло, а он опять шнырь, к соседке стал захаживать. Ну я тогда, уже поумнее стала, и вместо того, чтобы самой уходить, выгнала его! И больше не пустила! Понимаю я тебя, — снова повторила Мария Степановна. — Вот только на кой черт тебе сейчас Ирка-то сдалась?