Мальдини оказался еще большим ублюдком, чем я ожидала. В его кабинете мне правда было больно даже дышать.
На следующий день.
Резкий скрип решётки неприятно царапнул слух. Я подняла голову и всхлипнула, даже не пытаясь скрыть свои эмоции. Слёзы градом полились из моих глаз, стоило увидеть теплую улыбку отца и его усталый взгляд. Мужчина был очень изможденным и вымотанным. Его лицо покрыл багровый шрам, а оранжевый комбинезон позволил заметить десятки небольших ранений, кровоточащих до сих пор, словно его регулярно подвергают избиениям и пыткам.
За ним совсем не следили и практически его не лечили. Состояние мужчины и так было критическим, а с такой халатностью врачей папа просто угасал на глазах.
— Тебя хорошо здесь кормят? — взволнованно спросила, подмечая его худобу.
— Дочка, зачем ты пришла? Это слишком опасно, ты подвергаешь свою жизнь риску. Я не хочу, чтобы вы с мамой и сестрой страдали из-за меня, — положил ладони поверх моих и крепко их сжал.
Мы находились в небольшой комнате, похожей на помещение для допросов. Я попыталась встать, чтобы обнять папу и поддержать его, но охранник зло рыкнул на меня и своим недовольным взглядом пригвоздил к месту.
Тихо прошептала:
— Какой риск? Мы и так отсиживаемся на свободе, пока ты заперт в этой тюрьме из-за того, чего не совершал.
— Как мама и Клара? — устало улыбнулся, пряча в глубине своих глаз звериную тоску.
— Они в порядке. Очень переживают за тебя, но я не позволю им сдаться. И ты не должен сомневаться, слышишь меня? Я обязательно тебя вытащу, — ободряюще улыбнулась и обхватила его руки ладонями, — не смей падать духом.
Отец молчал. Долго всматривался в моё лицо и наконец-то негромко начал:
— Дочка, не знаю, что ты придумала, но не делай ничего. Прошу тебя. Я могу смириться со своим заключением, но, если ты пострадаешь, это окончательно меня добьёт.
— Почему ты так говоришь? Какой я буду дочерью, если брошу тебя в таком положении? — резко покачала головой. — Даже не проси меня. Я не отступлюсь.
— Сегодня Эрнест Мальдини приходил ко мне.
— Что? — внутри меня всё похолодело от этих слов. Я оглянулась и стала озираться по сторонам, как ненормальная. Горло перехватило судорогой от страха.
Осторожно спросила:
— Зачем он к тебе приходил? Предлагал деньги, да? Хотел, чтобы ты признал вину?
Мужчина горько кивнул головой, подливая масло в огонь моей ненависти.
Я резко процедила, неосознанно повысив голос:
— Не смей соглашаться! Что бы он тебе ни сказал — отказывай. Мальдини ведь специально пытается тебя сломать, папа! Если ты согласишься, то останешься здесь, в то время как он будет преспокойно наслаждаться жизнью!
— Есть кое-что еще, — тяжело вздохнул и поднял на меня покрасневшие глаза, — он обмолвился о том, что…последствия моего отказа будут ужасные. Сказал, что если я соглашусь, то моя семья будет всем обеспечена, а если нет, — закашлялся и хрипло продолжил, — то он разрушит жизнь моих дочерей. Разве могу я ставить своё благополучие выше вашего счастья?
— А мы? Ты подумал о нас, о маме? Она не перенесет этого. Для нас худшее наказание — видеть тебя через решётку. Засыпать, не зная, жив ли ты и всё ли с тобой в порядке. Мы не будем счастливы без тебя, как ты не понимаешь!
Меня пронзила жуткая злость. Я до боли стиснула руки в кулаки и сделала несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться.
«Эрнест, я отомщу. Я добьюсь того, чтобы из нас двоих страдал именно ты. И мне плевать, какую цену придется заплатить. Я тебя уничтожу» — мне хотелось закричать от невыносимого желания сделать Мальдини больно.
Я думала, что порог ненависти давно достиг своего максимума. Но нет. Сейчас моя ненависть была сильнее желания жить.
Резко подалась к папе и обхватила его за плечи:
— Послушай меня. Если согласишься, ты не только потеряешь свободу и надежду, но также начнешь презирать себя. Я же прекрасно знаю, насколько для тебя важна справедливость. Не смей переживать за нас — он просто тебя запугивает. Мы справимся. Все вместе. До конца.
Резкий скрип решётки прервал меня и заставил обернуться. В комнату вошёл охранник и безразлично сказал:
— Время посещения окончено.
С мольбой посмотрела папе в глаза и поднялась с места. Тихо прошептала:
— Не сдавайся. Я обязательно что-нибудь придумаю.
Я уходила из тюрьмы с очень тяжелым сердцем. Настроение омрачилось до предела, и надежда тлела на глазах. С тоской я смотрела вдаль и чувствовала, что начинаю ломаться изнутри. Каждый болтик моей веры в справедливость медленно разрушался и начинал гнить, отравляя душу и сердце.