Хотя…какой путь? Очевидно — за мои иллюзии Мальдини не несет никакой ответственности.
Он вздыхает. Откупоривает бутылку и протягивает мне ладонь.
— Садись. Поговорим.
Щелчок. Я закрываю дверь и подхожу к нему. Поправляю плед и сажусь, молча негодуя.
Наши коленки соприкасаются, но я даже не замечаю этого. Эрнест умело приучил меня к своему присутствию — я чувствую комфорт и безопасность.
Точно как дворовая собака, которую незатейливый добряк решил пожалеть.
Вот только Мальдини не знает жалости, раз повторил «подвиги» Леона. Он топчется по самому больному месту, начисто стирая границы дозволенного. Оставляя прах надежды на моих ресницах. Сжигая горечь в горле.
Убивая и снося к черту раненую гордость.
— Можешь радоваться — с завтрашнего дня этот сопляк больше не будет мозолить тебе глаза.
Медленно поворачивается ко мне. Я узнаю этот взгляд.
Холодный. Пронзительный. Давящий. Грубый.
Так он смотрел на меня в тот день, когда сказал зловещую фразу: «Ну здравствуй, Эсмеральда Кастильоне».
С досадой, горечью и издевательской ухмылкой.
— Ты про кого? — не сразу понимаю.
Где же заветное: «Вот бумаги на развод. Подпиши»?
— Про Леона. Я выкинул его из компании.
— Ладно.
Пожимаю плечами. Ноги сводит. Руки дрожат. Тело цепенеет. По венам струится безразличие.
— Ладно? — выдыхает сквозь зубы. — Даже не спросишь, за что я его уволил?
Усмехаюсь.
Какое мне дело до бывшего, если всё, о чем я могу думать — ты?
Вслух говорю совсем другое.
— А разве тебе нужны веские причины? Ты всегда делаешь, как хочешь, — горько добавляю. — Жаль, я не сразу это поняла.
— О чём ты?
Протягивает бутылку. Мы пьём без бокалов. Прямо из горла.
В фильмах такие сцены обычно выглядят красиво и романтично. Но мы, видимо, написали не тот сценарий и сыграли чужие роли.
Иначе с чего бы я чувствовала дикий мороз по коже и леденящий душу холодок?
— Эрнест, я всё знаю.
Иду ва-банк. Заявляю открыто. Всё ставлю на карту, понимая, что терять уже нечего.
— Что знаешь, сокровище? — спрашивает с опаской.
Прозвище режет слух. Заставляет трястись от боли.
— О той девушке, которой ты заплатил.
Хмурится. Придвигается ближе. Жгучим взглядом прожигает до костей.
— Ну да. Заплатил. И что это меняет? — заглядывает в глаза, трогая за шею.
Я нервно кусаю губы. Вдыхаю запах крепких сигарет и шепчу, с трудом выталкивая каждое слово.
— Просто хочу понять. За что…так жестоко?
Сиплый голос выдаёт с головой. Накатывает резкое измождение. Больше нет сил терпеть.
— А почему нет? Она заслужила знать правду. Я не мог позволить, чтобы Беатрис половину жизни провела с таким дерьмом, как этот твой Леон, — яростно выплевывает, — на любую юбку поведется.
Довольно скалится, наслаждаясь победой.
Мне нетрудно сложить в уме два и два, чтобы понять, как именно Мальдини ему отомстил.
— Так значит, ты привык платить за секс? Часто девушек под других подкладываешь? — теряю самообладание. Гулко сглатываю, стальным взглядом прожигая его надменное лицо.
Хочу увидеть каждый этап.
Шок. Тревога. Обида. Злость.
И финальное — отрицание.
— Я вообще тебя не понимаю. Это алкоголь тебе так вдарил? Что за чушь ты несешь? — недобро скалится.
Быстро пропускает три стадии и тормозит возле финиша.
Ну конечно. Давай. Отрицай. Пусть твоя ложь поможет мне тебя возненавидеть.
Ведь я чертовски не хочу тебя любить.
— Хватит, Эрнест. Не ври хотя бы сейчас. Неужели я не заслужила даже малейшую толику откровенности?
Пытаюсь встать, но он разъяренно хватает меня за ладонь. Вынуждает сесть обратно. Зло шипит.
— Ты смеешь требовать от меня откровенности? Очнись, Эсмера! Может, для начала тебе стоит прекратить строить из себя холодную глыбу, молча меня игнорировать и хоть изредка открывать свой рот, чтобы поделиться тревогами?
Сковывает запястья. Тянет на себя и, когда я неловко заваливаюсь в его сторону, пригвождает к месту.
Хищно щурится. Водит носом по скулам. Заглядывает в глаза, пустые и безликие.
Резко теряет терпение. Сжимает за плечи и трясёт, как куклу.
— Давай. Скажи мне в лицо. В чём состоит моя ложь?
По пальцам струится огонь злости. Я собираюсь с силами и звенящим голосом выпаливаю.
— Ты мне изменил, а ведешь себя, как святоша. Презираешь Леона за то, что он несправедлив по отношению к твоей сестре, считаешь его жалким, — усмехаюсь, с яростью впиваясь в его руки. — А сам-то хоть раз пытался посмотреть на себя? В зеркало? Ты ничем не лучше. Мнишь себя богом, по щелчку пальцев ломаешь чужие жизни и ни черта не думаешь головой. Только тем, что у тебя между ног.