— Ладно. Я поняла. Извини.
— Нет. Ты еще не поняла. До конца смотри.
Невольно распахиваю глаза, до боли стискивая ткань одежды.
А дальше…ничего и не происходит.
Я озадаченно спрашиваю.
— Почему она продолжает на тебя лезть, если ясно видит, что тебе это не нужно?
— Потому что всё было спланировано лишь для того, чтобы поймать нас в двусмысленной ситуации. Она призналась, что её заказал Леон. Вначале не хотела говорить, сопротивлялась, но несколько сотен купюр быстро изменили её настрой. И, как видишь, потом она сразу ушла.
Боже. Чувствую себя полнейшей идиоткой, которая повелась на слова бывшего.
Ведь понимала — что-то не так. И всё равно поверила.
— Пожалуйста, прости меня, — корчу кислую мину. Извинения даются нелегко.
Поспешно добавляю.
— Если я еще хоть раз в тебе засомневаюсь, разрешаю закидать меня камнями.
— Камнями не буду, но управу на тебя найду, — насмешливо фыркает и прикусывает мочку уха.
Закрывает папки. Поворачивает к себе лицом и более серьезным тоном говорит.
— А теперь я расскажу тебе, что на самом деле стояло за историей с обвинением твоего отца. Я крайне не хочу этого делать, но ты меня вынудила. Видимо, пока не узнаешь, не успокоишься. И не сможешь мне доверять.
Глава 27. Никчёмные кровные узы
Делаю рваный вздох и шумно выдыхаю. Голова трещит под давлением сумасшедших новостей. Я пытаюсь усмирить бешеное сердцебиение, грозящее сломать грудную клетку, и смотрю на дом сквозь пелену. Мысли путаются и щедро обливают кислотой. Адреналин сжигает начисто.
Я не знаю, что буду говорить. Изо всех сил убеждаю затуманенный разум — это сон. Правда слишком аномальна, чтобы в неё поверить.
Но тщетно. Слова Эрнеста за считанные минуты душу вывернули и лишили покоя. О сне и забвении можно только мечтать.
Мотаю головой и несколько раз веду плечом. Злость струится по венам и горьким комком оседает в горле.
Боже. Никогда бы не подумала, что я смогу так сильно кого-то возненавидеть. Особенно — родного отца.
Больше нельзя тянуть. С каждой секундой становится только хуже. Я смертельно хочу сбежать. Вернуться домой, утонуть в теплых ладонях мужа и впитать в себя его силу и стержень. Потому что я окончательно ослабла и устала держать лицо.
Горько хмыкаю, поймав крамольную мысль — дом Мальдини и правда стал моим домом. А тот, в котором я выросла, потерял весь свой шик.
Вот смотрю на родные стены и покрываюсь ледяной коркой. Это место насквозь пропитано ложью. Здесь нет тепла, любви и уюта, к которым я привыкла. Всё фальшиво. Это — тюрьма, а не островок счастливой семьи.
За ниточки-то тянул вовсе не Мальдини. И не он цепями сковал.
Подхожу к порогу и стучу. Настойчиво бью по деревянной двери ладонями, специально царапая костяшки и испытывая мрачное удовлетворение. Боль пронзает руки и помогает выровнять дыхание. Прекрасно заглушает крик, никем не услышанный.
Раздается шорох ног. В проеме появляется совсем не тот человек, которого я ждала.
— Мама?
Глаза расширяются от ужаса. Воспоминания безумным вихрем взрывают голову.
Нет. Только не это. Я не выдержу.
Ногтями впиваюсь в ладони и выдавливаю слабую улыбку.
— Отец дома?
Да. Теперь только так. Меня коробит даже от официального «отец», потому что Гаспаро потерял право считаться таковым. И, как оказалось, очень давно.
— Нет. Он уехал.
Мне горько видеть, что за такой короткий срок она резко поседела. Каштановых прядей почти не осталось.
— Скоро вернется?
Ёжусь от дискомфорта. Мы говорим, как незнакомки, которые впервые встретились.
Усилием воли держу дистанцию. Знаю, что она не одобрит порыв тоски с моей стороны. Отец всегда был для неё законом. Она не посмеет ослушаться его слова.
— Наверное. Его с самого утра нет.
Отводит взгляд. Опускает голову, превращаясь в бледное подобие той яркой женщины, что я знала.
Тихо бормочет.
— Ральда, мне жаль.
Киваю. Беспомощно развожу руки, выражая немое согласие.
— Этот с тобой? — спрашивает еще тише. Понижает голос до предельного минимума.
Я усмехаюсь. Вот, как она называет человека, который поймал меня у самой пропасти. Этот…
— Нет.
Не скрывает облегчения. Выпрямляется, тревожно разглядывает улицу и неуверенно подаётся ко мне.
— Хорошо. Я рада, что ты в порядке.
На языке назойливо вертится — откуда тебе знать. Ты выкинула меня из своей жизни и наивно думаешь, что сожалениями сможешь задавить чувство вины.
Но это не так. И всё же я не берусь судить. Слишком остры воспоминания о безмятежном детстве. Не мне её порицать. Как оказалось, я и сама на многое способна.