– Мы же в госпиталь… – начинает он растерянно.
– Мою жену зовут Соланж. Дочь – Валери. Сына – Этьен. – Тон Канселье строгий, но уже не уничижающий. – Нрав свой дурной в жопу засунь и будь вежлив с ними. Переночуешь у нас, и утром я тебя отвезу в Ядро. Если мне только покажется, что ты ведёшь себя не так, – поедешь в госпиталь. Вопросы?
– Зачем вы это делаете?
Канселье пожимает плечами, слегка пинает колесо машины и идёт по дорожке к дому. Жиль плетётся за ним. Как только они поднимаются на крыльцо, в окошках первого этажа загорается свет, дверь открывается, и навстречу выходит женщина лет сорока – сутулая, коротко стриженная, но при этом очень приятная. Большие тёмные глаза смотрят на Жиля с таким беспокойством и сожалением, что юному Бойеру становится жутко неудобно. «Вот же людям подарок среди ночи, – думает он. – И почему Канселье меня там не оставил, правда?»
– Принимай, мать, – бурчит Канселье, на ходу целуя жену в щёку. – Вода горячая есть? Мне б отмыться.
– Да-да, Артюс, я нагрела два больших бака, – торопливо кивает женщина и снова обращает приветливый взгляд на Жиля: – Здравствуйте, месье Бойер. Будьте нашим гостем, прошу.
– Здравствуйте, мадам Канселье. Я… я очень сожалею, что так…
Он замолкает, окончательно смущённый её приёмом, и следует за Соланж в дом. Разувается в тесном тёмном коридоре, проходит дальше и оказывается на кухне. Канселье, голый по пояс, подхватывает с электроплиты цинковый бак и сердито рявкает:
– Все с дороги! Обварю кипятком – сами виноваты будете!
Хозяйка дома мягко касается запястья Жиля, отводит мальчишку в сторону:
– Присядьте пока здесь.
Жиль провожает проносящего кипяток Канселье взглядом и осторожно спрашивает:
– Мадам, а можно мне тоже умыться? Я… Мне правда неловко. Воняю, как…
Соланж присаживается перед ним на корточки, смотрит внимательно в глаза, кивает:
– Я вам тоже нагрею воды. Пока муж в ванной, принесу влажное полотенце.
Полотенце оказывается горячим. Жиль с наслаждением вытирает лицо, прячет озябшие пальцы в мокрую ткань, прижимает к себе.
– Да вы замёрзли, – с сожалением замечает мадам Канселье. – Сейчас, у нас есть плед.
Она исчезает в соседней комнате, чем-то погромыхивает, возвращается с акриловым пледом, укутывает им незваного гостя. И внезапно Жиля прорывает. Он по-детски всхлипывает, торопливо закрывает лицо ладонями:
– Простите, мадам… Мне очень стыдно, я…
– Тише-тише. Жиль… Можно вас так называть? – Получив в ответ кивок, она продолжает: – Вам вовсе не обязательно каяться. Я вас ни в чём не обвиняю и не осуждаю. Мне просто хочется вам помочь.
– Я не… не знаю, что и зачем творю. Мне просто хотелось уйти. – Слова льются сами, раздражая горло. – Я везде чужой, всем… Всё, что мне дорого, обесценено другими. Я не хочу жить так, как меня вынуждают. Моим близким за меня только стыдно. А мне жутко от того, как другие живут… Мадам Соланж, простите, что я вам всё это…
Она кладёт ладонь ему на затылок, поглаживает.
– Сколько вам лет, Жиль?
– Пятнадцать.
– Потому всё так и болит. Вы взрослеете. Мои дети уже прошли через это, каждый по-своему. Это просто надо пережить. И постараться не потерять себя. Я знаю о вас по рассказам мужа. Вы сильный и непростой мальчик, Жиль.
– Ты спроси, что этот сильный и непростой мальчик принял, – мрачно бросает Канселье, заходя на кухню в одном полотенце. – И зачем его к блядям понесло. А, всё равно не ответит. Иди мойся, крысёныш чёртов!
И уже прикрывая за собой скрипучую дверь тесной ванной, Жиль слышит, как Соланж спокойно и твёрдо обращается к мужу:
– Если есть в тебе хоть капля совести – не доламывай, а помоги подняться. А не можешь этого – хотя бы помолчи.
Жиль сидит в ванне, пока вода не становится холодной. Замывает пятна рвоты на штанах, натягивает мокрое на себя. Да, неуютно, но терпимо. Не зима же. И хотя бы не воняет больше. Таким не стыдно и к мадам Канселье вернуться.
– Вот, совсем другое дело! – радостно восклицает Соланж, когда Жиль несмело заходит в кухню. – Завернитесь пока в плед, погрейтесь. Мы с Артюсом сейчас придумаем, как сделать вам кровать, и вы поспите.
– Спасибо. Мне не надо, – качает головой подросток. – Я же уличный, привык спать сидя. Можно я у окна стул займу? Мне будет удобно, честно.
– Лучше помоги дверь с петель снять, – ворчит Канселье, в клетчатой домашней рубахе совсем не похожий на грозу азильской преступности.
– Зачем дверь? – удивлённо приподнимает бровь Жиль.
– Положим на стулья – будет кровать. Так, жена, иди в спальню, мужики сами управятся. Юный свин, ты поддерживаешь, я снимаю?