— Что это вы с корытом новым, у вас же есть?
— Да прохудилось оно, выбросила, — ляпнула Нина Андреевна первое, что пришло в голову.
— Давайте подсоблю вам, занесу.
— Да что вы, Иван Иванович, и так я не знаю, как вас за все благодарить.
— Вот и приглашайте на чаек, праздник же скоро.
Он подхватил корыто и устремился вверх по лестнице. У Нины Андреевны отнялись ноги, сейчас в коридоре он увидит ее старое, совсем не дырявое.
— Ну, Иван Иванович, что вы, дорогой, спасибо, — она вырывала одной рукой корыто, а другой гладила его по груди; на глаза навернулись слезы. — Какой вы золотой человек!
Дворник, красный от смущения, довольный, заулыбался: «Рад служить хорошим людям. Ну як там мой сват, не балуе?». — «Ну, что вы, добрый хлопец».
Когда Нина Андреевна захлопнула за собой дверь, первое, что она сделала, сорвала старое корыто со стены, открыла дверь в комнату и влетела в нее с двумя, к ужасу изумленной Дорки. Она не сдерживалась, рыдала, уткнувшись в Доркин живот. Дорка тоже заревела, так они и плакали, пока не стало легче.
— Корыто, корыто... Надо упрятать корыто.
— Зачем? — Дорка смотрела на свекровь своими большими, покрасневшими от слез, глазами.
— Дворник видел.
— И что из того? — Дорка не унималась, высмаркиваясь в чистую тряпочку.
— Я ж ему соврала, сказала, что старое в дырках, я его выбросила, а он хотел с новым помочь, зайти, представляешь?
— Мама, я знаю, что делать. В печку можно спрятать, там поместится, только шибко грязно, сажа.
Нина Андреевна вздрогнула. До этого Дорка никак не называла ее, ни по имени-отчеству, только глаголила — дайте, возьмите вы... Ай Дорка, совсем девчонка, обстриженная голова, пришлось отстричь волосы из-за вшей и гнид. Все лопочет, поглаживая живот: «Нас трое, мама, Витенька вернется скоро, нами будет гордиться, правда?»
Женщины, не раздеваясь, улеглись на кровать, вплотную придвинув ее к печке, чтобы было потеплее. Наутро Нине Андреевне не нужно было рано на работу, и она не торопилась подниматься.
— Мама, мама, немцы, — Дорка трясла ее за плечо.
— Где, где?
— На улице машина, по двору ходят.
Свекровь подбежала к окну стекла замерзли, и только в маленькие просветы в верху рамы можно было разглядеть Ивана Ивановича в окружении немцев. Он что-то объяснял им, показывая на окна. Дорка завыла. «Замолчи ты!» Нина Андреевна лихорадочно вертела головой. И вдруг глаза остановились на печке:
— Быстро сюда, залазь!
— Как?
— Да как, печник же там умещайся, работал.
Они бросились к кровати, отодвинули ее, разобрали проход. Дорка засунула голову в проем и в ужасе отшатнулась. «Не так, ногами надо. Как печник», — застонала Нина Андреевна. Дорка, придерживая живот и вся трясясь, сама не зная как, оказалась в дымоходе. Свекровь быстро заложила кирпичи, придвинула кровать, набросала подушек, одеял, затем снова прильнула к окну. У ворот дежурили два солдата, они курили, других не было видно. Она подошла к двери, прислушалась. Раздался стук и голос Ивана Ивановича:
— Видчыняйте! Открывайте!
Из соседних комнат выглядывали испуганные соседи, никто не двигался. Нина Андреевна каким-то странным чужим голосом спросила:
— Иван Иванович, дружочек, это вы?
— Та я, я, видчыняйте!
Первым прошел солдат, автоматом открывая все двери подряд и осматривая комнаты. Жильцы с дворником и офицером проследовали на кухню. Там на столе Иван Иванович раскрыл дворовую книгу, приказа! приготовить паспорта. Бросив взгляд на Нину Андреевну, он спросил: «Шо вы вся в саже?» — «Да я, да я... печку растапливаю, золу вытаскивала». Дворник вздохнул, и она увидела, что сам он бледный, нервничает.
— Еремина Нина Андреевна, 1895 года рождения, проживает с 1920 года в этой квартире. Вдова, русская, здорова, вот здесь все записано. Благонадежная, — водя пальцем по строке и запинаясь чуть ли не каждом слове, читал он.
Офицер брезгливо выхватил паспорт из рук Нины Андреевны, посмотрел на фото, потом на нее:
— Когда получали паспорт? — выпалил он.
— До войны еще, года три тому.
— Где сын?
— Забрали, сразу забрали, — заголосила в крик Нина Андреевна, не выдержав напряжения.