ие, что он услышал это, хотя дальше он продолжил говорить не подавая виду.) – Я иногда с ними вижусь, они старенькие и всегда рады моему приезду. Скажи, а есть ли у тебя человек, с которым ты хотел бы увидеться? – Да, я бы хотел увидеть маму и папу. – Ты знаешь где они? – {Да, но больше никогда не увижу.} (И в этом моменте снова доносился голос, при этом в каждый из таких моментов складывается впечатление, что это говорит сам мальчик, но очень искажённым голосом. Голос сказал „ты сам пожрал их“. В этот раз он был более трудноразличим и почти что превращался в шум. Я решил, что не оставлю это без внимания, и потому отнесу эту запись своему другу-специалисту по разному роду технике.) – Почему не сможешь? – Знаете, я раньше никогда не видел животных, разве что однажды, но только издалека. Дома у нас их не было, но в книгах их так часто описывают. Мне нравится их поведение, особенно то, как хищники охотятся на свою добычу. Они всегда скрытные и прячутся, а потом неожиданно атакуют. Но мне жаль жертву, ведь для неё единственная судьба это стать едой. Как по мне, это не честно, что жертва не может защититься и ей всегда приходиться бежать. Если бы у зайца были клыки и когти, он бы смог {дать отпор волку} (Дальше я перестану комментировать, и буду лишь напрямую передавать то, что слышу на диктофоне, до полного выяснения причин. Своё мнение я буду писать под диалогом как итог. В этот момент было слышно сильный скрежет, как будто металла, и слышно лишь эхом слово „зайца“). – Некоторые животные, даже травоядные, вполне могут себя защитить, а зайцы смогли выжить благодаря дару быстро скрываться от своих противников. Природа устроена так, что не всегда нужно давать отпор, иногда лучший вариант это убежать. – Но {люди} не могут даже убежать, у {людей} нет ни клыков, ни когтей, они не могут дать отпор, но все же смогли выжить и даже смогли стать такими сильными. Но в природе же всегда есть кто-то сильнее... (При каждом слове „люди“, которое произносил мальчик, диктофон выдавал непонятный шум, который я больше бы мог приравнять к очень извращённому рыку.) – Да, это так... (Неожиданно мальчик начал кричать, на диктофоне я отчётливо услышал „НЕ СМЕЙ ГОВОРИТЬ“, но это было лишь при первом прослушивании. При повторным я лишь слышал белый шум.)» Санитар сразу же помог мне унять его истерику с помощью небольшой дозы успокоительного. Это был не слишком сильный препарат, который лишь прекратил приступ. При этом его глаза выглядели безжизненными, а на лице осталась гримаса ужаса, как будто бы он увидел самую страшную для себя вещь в мире. Я дал санитару указание не покидать комнату и дежурить прямо в ней, а так же сообщать обо всех странностях в поведении мальчика. Так же я решил, что мне нужна помощь моего коллеги из другой больницы для душевнобольных, и сразу позвонил ему, пригласив к себе и рассказав некоторые подробности о пациенте. При этом я нарочно умолчал о диктофонных записях, так как подумал, что все же это может быть стечение обстоятельств. Дмитрий Астафьев, личный дневник. 20 июля 19ХХ года. Сегодня произошёл новый инцидент, мальчик с утра бредил, разговаривал на странном языке и постоянно смотрел в угол, санитар очень испугался и сразу же доложил мне, но как мы пришли, мальчик стоял на кровати и, разведя руки, смотрел в верх, после чего спокойно лёг. Теперь мальчик перестал отвечать и полностью ушёл в себя. Лёжа на кровати, он перестал принимать пищу и как-либо реагировать на окружение. Санитар при этом отметил, что у него начало появляться тревожное состояние: он стал ощущать чье-то присутствие и слышать голоса. Что именно они говорят, он не сказал, но я велел ему отдохнуть дома и поставил ему замену. Это случилось всего за один день, что начинает меня пугать. Завтра приедет мой друг, и он сказал, что поможет мне разобраться в данном деле. Я все больше начинаю сомневаться в человеческой природе данных событий, что мне не свойственно. Надеюсь, завтра все решится. Дмитрий Астафьев, личный дневник 21 июля 19ХХ года. То, что произошло сегодня, не поддаётся никакому нормальному объяснению и даже пишучи это, я не могу унять дрожь и чувство страха, которое теперь постоянно сопровождает меня. Я постараюсь по порядку изложить всё, что случилось. Утром приехал мой коллега – видный научный деятель в сфере психологии и психотерапии. Я полностью описал ему клиническую картину, на что он мне сказал, что у мальчика могут быть сразу несколько отклонений, но чтобы удостовериться, ему необходимо лично все посмотреть. Мы сразу направились к пациенту, которого я ещё не посещал с утра. Войдя в комнату, я сразу обратил внимание на то, что санитар как-то странно сидит, его пустой взгляд был направлен в потолок, он не обращал на нас внимания. После того как я его позвал, он вскрикнул и испуганными глазами начал на нас смотреть. Я попросил, чтобы он рассказал, что случилось за ночь, на что он ответил достаточно сухим и даже немного грубым голосом, что всё было хорошо, и что не следует беспокоиться. Понимая, что санитар о чём-то умалчивает и находится в явно возбуждённом состоянии, я велел ему пойти отдохнуть, на что он молча кивнул и, выходя, посмотрел на меня леденящим взглядом, из-за которого мне стало не по себе. Всё это время мальчик находился под одеялом: мы видели лишь очертания его силуэта. Как только мы подошли, он скинул с себя одеяло, сел на кровати и уставился в угол комнаты, абсолютно не обращая внимания ни на нас, ни на наше приветствие. Мой товарищ сказал, что хотел бы осмотреть его, и, только подойдя, ужаснулся и подозвал меня к себе. Я увидел сзади на футболке мальчика кровавое пятно и сразу же сказал коллеге снять с него одежду, а сам побежал в соседнее помещение, где у нас хранились самые нужные препараты и приспособления. Взяв саквояж с ними, я вбежал обратно и увидел как мальчик стоит на кровати, а на полу лежит доктор со вскрытым горлом. В его руках находилась окровавленная футболка. Глядя на лицо мальчика, я познал ужас. В его глазах виднелась ненависть и боль, как будто бы он не человеческое создание, а настоящий демон. Осознавая, что к нему лучше не подходить, я с криком выбежал в коридор, зовя санитаров. Ко мне сразу же подбежали двое молодых из соседних палат, я велел им срочно взять препараты и смирительную рубашку и, быстро объяснив ситуацию, сказал им быть крайне осторожными. Мы вошли в комнату. Мальчик всё так же стоял и смотрел на нас, при этом я заметил, что он переместился на угол кровати. Тело мёртвого доктора будто бы протянули на метр в строну, оставляя кровавый след из горла. Вдруг мальчик начал говорить. Я не смог всё различить, но многое запомнил. К сожалению, в состоянии шока я не включил диктофон, хотя в этой ситуации он мог бы весьма сильно пригодиться, но я постараюсь изложить всё, что запомнил, сейчас. «Хватит вещать и смотреть... Хватит желать, он хочет крови. Большое действие уже рядом, охота на зайцев в доме. Вам должно кланяться, вы должны кланяться. Важное, важное, которое он говорит, сокрыто от всех кто смотрит в глаза. Я понимаю, что вижу ваши глаза, но я не вижу в них смерти. Он убит и я убит, но он жив, а я мёртв. Важно, важно, не было греха труднее, чем смерть вашей жизни...» Дальше он перешёл на непонятный мне язык, смотря то на нас, то на угол. Я велел санитарам скрутить его и вколоть успокоительное, а после надеть смирительную рубашку. К моему удивлению, мальчик не сопротивлялся. Повалив его на живот, я увидел страшную рану сзади, которая напоминала скорее вырезанное круглое отверстие. Она была неглубокой, но при этом даже трудно представить какую боль могла приносить. После того, как ему ввели дозу сильного успокоительного, он почти сразу потерял сознание, и мы обработали рану, после чего на него благополучно была надета смирительная рубашка. Я велел тут же вызвать милицию и врачей, а сам начал осматривать тело убитого. Осмотрев тело моего уже покойного коллеги, я понял, что его горло пробито насквозь. Рана была такой же как у мальчика: она напоминала ровный круг, как будто бы эту часть просто вырезали. Всё это приводило в ужас. Приехавшие врачи и милиционеры могли лишь констатировать смерть. Вдруг я осознал, что на меня падает прямое подозрение, так как вменять такое в вину маленькому мальчику невозможно, тем более поверить, что он за минуту смог нанести такую пугающую рану. Также у меня не было алиби и свидетелей, которые могли подтвердить мою невиновность. Всё же меня не стали забирать в участок, потому что за меня заступились работники, уверяя милицию, что я не мог такого совершить, и что у меня есть пациенты, которые, скорее всего, не смогут протянуть без моего лечения. Оказалось, что санитар, который дежурил ночью, пропал. Дежурный на входе говорит, что он просто вышел со здания и не вернулся. Я решил рассказать всё милиции, на что они сказали, чтобы я приходил завтра для дачи показаний. Я возьму все записи и диктофоны что у меня есть, чтобы передать ход событий как можно более подробно. Дмитрий Астафьев, личный дневник 23 июля 19ХХ года. За эти два дня случилось многое, что может казаться нереальным. После похода в милицию, мой дневник изъяли для проверки, но его сегодня же вернули, сказав, что он не понадобится в качестве вещественного доказательства. Так же изъяли диктофоны и сейчас они находятся на анализе, и мне сказали, что, скорее всего, до конца следствия они будут у них. Но при разговоре со следовате