Просыпалась она тяжело и первое что дало о себе знать – это истерзанное тело. Казалось у нее болит каждая косточка и болезненно зудит каждый сантиметр кожи, а потом на смену пришла иная боль, и из горла рванулось глухое рыдание. Она громко, навзрыд оплакивала Тирана, не боясь быть услышанной, потому что над головой грохотали работающие станки. Все ее мысли были заняты теплыми воспоминаниями о нем, и тем горше было осознавать горечь потери. С ужасом представляла момент возвращения в западные земли и мучительный рассказ их общим приятелям о смерти друга и своей причастности к этому. Будто воочию, на зубах ощутила их осуждение, немые упреки и презрение. А чувство вины давило, плющило, размазывая все ее существо о дно никчемной жизни. Она выла в голос, казня себя за невосполнимую потерю, пока не выплакавшись вновь не уснула.
Невыносимо просыпаться, когда осознаешь что из близких и дорогих тебе людей, стало на одного человека меньше. Еще хуже, когда ты сознаешь, как перед ним виновата. И первым кому она заглянула в глаза и сказала что Рыжего больше нет, стал Лис, нашедший ее уже ночью, потому что иного хода в это здание, кроме того, через которое проникла она, больше нет. Рисковала, конечно, имея такой хвост, но на большее бы ее не хватило. А магу хоть памятник сдержанности возводи, не пустился в расспросы, не поинтересовался выполненным заданием, ни словом не упрекнул, лишь с печалью во взгляде посмотрел на нее и, опустившись рядом на колени, крепко, по-отечески обнял. Она едва снова не разревелась, могучим усилием воли взяла себя в руки и позволила поднять себя с тряпок. Чуть погодя укутав ее в плащ и усадив ее в экипаж, он осторожно упомянул Кирстена, встревоженного ее исчезновением, потому как через час после их выхода тот внезапно потерял меня и примчался к нему за объяснениями. Лишь немногим позже, Мариуш растолковал ей, что связано это с тем самым прозрачным камнем-артефактом, глушащим любую магию, а сейчас он говорил что угодно, обо всем и в то же время ни о чем, чтобы помочь ей прийти в себя после трагических событий.
Нари стала второй, кто все понял по одному ее взгляду и, старательно скрывая мелькнувшую во взоре скорбь, кинулась сокрушаться ее видом побитой собаки. Затем бросившись для начала на кухню, быстро соорудила для нее простой ланч, занесла его в кабинет и отправилась готовить ванну с целебными маслами. Ева уже ни на что особо не надеясь, тем более на то, что ее так скоро оставят в покое, невольно ждала третьего, обязательного соучастника сего собрания, при котором ей наверняка придется трудно о чем-либо говорить и при этом держать эмоции в узде. Одно дело расплакаться перед Лисом, который относиться к ней отечески, и совершенно другое Орлан, к которому она до сих пор не знает, как относиться.