А потом проходили минуты, пока тело не начало двигаться машинально. Взяв плеер, деньги ноги понесли мен прочь. Прочь от места, которое больше не было теплым, добрым и полным любви. Теперь все что угодно виделось как пристанище, но не собственный дом.
Я просто шла. Огибая улицы, сталкиваясь с людьми, спотыкаясь, не видя ничего – шагала куда-то. Голова погружена во тьму, как и глаза. Щеки, нос и веки грели от слез. Помнится, кто-то спрашивал, не нужна ли мне помощь, но, думаю, ответа эти люди не получили. В наушниках играли песни из конца 20 века. Никогда особо не интересуясь музыкой, я получала познания о ней через папу. Он всегда включал какой-нибудь старый рок-н-ролл на рождество. Или же танцевальный джаз для теплых семейных вечеров. После любой ссоры он ставил классику, которая всех успокаивала. К любому случаю: плохому ли, хорошему у него имелась прекрасная песня полная смысла и души.
Душу грели воспоминания, испарящиеся так же внезапно, как и приходя. Больно осознавать, что единственным, что осталось от того времени – вещи, песни и лишь крупицы памяти, которая все равно увянет. Вещи сломаются, сгорят, разорвутся; музыка надоесть и устареет еще больше; а воспоминания забудутся как хороший сон с наступлением пробуждения. Как же стало неприятно. Впервые за столько времени захотелось кричать. И как раз через улицу было подходящее место – заброшенный парк.
В нашем небольшом городке имелось место населенное подростками, бездомными пьяницами, и иногда насильниками. Но лишь после наступления темноты оно становилось таким веселым. При свете дня это была лишь свалка металлолома, заброшенных аттракционов и огромных гектаров сорняка.
Пройдя в самую дальнюю часть парка где было колесо обозрения – самая забытая часть этого места – я вдохнула полной грудью. Посмотрев вокруг, пришло странное чувство восхищения. В отличие от своих ровесников мне никогда не нравились заброшенные участки. Все видели в ржавом металле, поросших мхом сооружениях особую эстетику. До тошноты романтизированный бред. Но в тот день, видя огромное колесо обозрения и скрытую ото всех за деревьями поляну в лучах закатного солнца все существо приходило в восторг.
Вокруг было тихо. Ветер создавал шелест листвы, птицы ходили по земле в поисках еды. Мысленно извинившись перед всем миром, я закричала. Все птицы сразу улетели. Стало так пусто. На секунду, замолчав, лицо покраснело от стыда. Только в следующую минуту стало так больно, что все тело пробило судорогой и рыданиями. Ноги так устали, что начали трястись, словно веточки на которых стоит покачивающийся груз. В глазах так помутнело, а в горле застрял ком. Я упала на колени и кричала.
Так больно. Было невыносимо физически ощущать, как перехватывает дыхание, как сжимаются пальцы на горле. Колени были содраны и в синяках. В ушах стоял гул. А из легких все еще вырывался воздух, становясь визгом, которым я надеялась донести до кого-нибудь свою беспомощность.
Прошло много времени. Я устала. Тело обмякло и даже встать и сесть на ближайшую скамейку не было ни сил, ни желания. Небо потихоньку красилось в яркий оранжевый, а облака приобретали малиновые оттенки. Листья срывал ветер и разносил далеко-далеко. Воздух наполнялся свежестью, или мне так только показалось. Было так тепло. Весь пейзаж делал все таким теплым. Даже казалось бы, холодное железо было нагрето не столько от солнца сколько от самого воздуха – в нем был уют и что-то домашнее.
- Хочешь воды? – так неожиданно издалека раздался строгий резкий голос.
Сердце пробили сильные удары, а лицо покраснело. Когда я обернулась на голос, то увидела сидящую в тени женщину. Лицо ее было закрыто черной вуалью, а остальная одежда была просто спортивным костюмом. В руках она держала трость. Весь ее внешний вид создавал такой жуткий контраст, что я невольно попятилась.
- Извините…? – мой голос сел и слегка дрожал.
- Ты уже испортила мой отдых. Поздно извиняться. Промочи горло, - все это было сказано резко и слегка громко. Женщина постучала пальцами по лежащей рядом с ней бутылке.
Подойдя, я взяла бутылку и принялась жадно пить. Смущение и стыд не проходили, но с каждым глотком становилось чуть легче. Все время черная вуаль – так я ее назвала в своей голове – не повернула головы. Она будто была сосредоточена на чем-то, на какой-то точке.
- Так, чего у тебя случилось, что ты орала, будто в тебе копье, стрелы и чужой одновременно? – она хмыкнула явно довольная своими остротами. Но так и не повернула головы.
Внутренний голос кричал от возмущения и негодования. Отвечать на ее недо-вопрос совершенно не хотелось. За воду я была благодарна, но разговор с незнакомой женщиной не привлекал. Поставила бутылку рядом с ней, посмотрела, надеясь в последний раз, на открывающийся вид и собралась уже уйти, но вуаль заговорила.
- В твоем голосе звучала неподдельная боль, - былой резкости не стало, - Заставлять не хочу, но если ты пришла сюда одна, то явно не просто покричать, - она говорила все более и более успокаивающе. Тембр ее речи становился томным и убаюкивающим, - Я могу помочь, - на мои глаза снова навернулись слезы. Глубокий вдох. Надо было отказаться.
- Спасибо, - мой голос сразу же сломался и стал невероятно высоким, словно писк, - Но все нормально.
Вуаль все так же сидя в одном положении, не повернув головы, постучала пальцами по пустому пространству скамейки рядом с собой.
- Садись, - я села, - расскажи.
Уже прошли годы, но меня все еще удивляет, как одна фраза сломала все стены упертости, недоверия и злобы. Я рассказала этой женщине все: свое счастье, потерю, провалы. Из моих уст прозвучала чуть ли не вся жизнь. И все это время по щекам лились горячие слезы, а голос колебался. Каждое слово давалось с трудом, но все больше и больше открывая свою душу, становилось легче. Тот океан дектя куда упала совсем недавно отступал. Но появлялась вода, из которой все еще было сложно выбраться.