– О, мне и сказанного вполне достаточно. Можете не продолжать, я не настаиваю.
– К тебе возвращается чувство юмора. Отлично. Беда в том, что военные, пришедшие с передовой, скверно адаптируются к гражданской реальности. И внушают страх своим поведением штатским. А общество не может допустить, чтобы какие–то его члены страдали в угоду другим, даже очень заслуженным. Короче, ближайшие два года тебе придется провести в специальном санатории, где военнослужащего постепенно подготавливают к обычной жизни. Считай это своеобразной учебкой.
– Два года?!
– Точно. Ты пройдешь карантин, освоишь нормы гражданского поведения, сдашь тесты – и добро пожаловать в наш серый скучный мир.
– С ума сойти! Это какая–то глупость! Мы же все сейчас живем в смешанных секторах, каждый день взаимодействуем со штатскими и никто пока не пострадал.
– Слик! Не путай население приграничных поясов с людьми внутренних районов. Местные прошли специальные программы на психологическую устойчивость. Они знали, на что идут и кто будет их окружением. Почему люди, ни разу в жизни не видевшие военного, должны вздрагивать каждый раз, когда капитан в отставке Слик выходит на свой газон перед домом?
– У меня на спине будет написано «военный»?
– Конечно, нет. Но ты же не станешь утверждать, что твое поведение – стандартно и обыватель не сможет сделать соответствующие выводы? Брось, Слик!
Мой вечно робеющий сосед, странные настороженные взгляды на улице. Неестественная вежливость продавцов хот–догов. Возможно, что Гиллис и прав, но висельнику все равно за что сушиться на солнышке – за овцу или ягненка. Мои планы на будущее в любом случае пошли прахом. А возврат на исходную уже перечеркнут печатью иден–кода под прошением об отставке.
– Слик? Ты не заснул часом?
– Вот, что я скажу, док… Вы – те еще ящерицы! Вдвоем с Линденбаумом. Подпиши отставку, единственный выход… Махинаторы. А потом выясняется, что меня запирают в богадельню. Санаторий! Там будут решетки на окнах? А на ночь меня станут пристегивать наручниками к кровати? Я угадал, правда, док?
– Слик! Любой подобный санаторий по площади в несколько раз больше нашей базы. Там есть все для нормальной жизни. Клубы, магазины, бары, бассейны, парки. Люди там заводят семьи и растят детей. Просто пока они не готовы раствориться в социуме, мы вынуждены держать их в специальном фильтрационном лагере.
– Погодите, вы упоминали тесты! А если человек заваливает их? После двух лет этой комфортабельной учебки?
– Значит, он не созрел для нормальной жизни и ему придется задержаться в санатории дополнительно.
– Отлично, – я хлопнул по коленям и закрыл глаза. – Слик, старый ты болван! Вечно во что–то вляпаешься. Воистину, дай дураку веревку, он и повесится!
Док Гиллис растопыренной ладонью на манер расчески провел по своей лохматой голове, покосился зачем–то на экран, после чего заговорил со мной неожиданно вкрадчивым голосом:
– Есть еще один вариант… Как я уже упоминал ранее, существует новый правительственный проект, в котором ты вполне можешь поучаствовать. Трудовой контракт подписывается на пять лет, причем эти годы будут зачтены в твой военный ценз с соотношением полтора к одному. Я давно к тебе присматриваюсь, Слик…
– О, я это заметил!
– Не ерничай. Эта служба, как для тебя выдумана. Есть анкеты по направлениям профориентации. Так вот тут обратное ощущение – что саму специальность писали с тебя. Соглашайся. А выполнив пятилетние обязательства, ты получишь полностью закрытые три десятка лет на службе, любую точку земного шара на выбор в качестве места жительства и все возможные социальные гарантии…
– Благодарю, док. Можете не продолжать. Эта работа меня не интересует.
– Но почему…
– Я быстро адаптируюсь к вашим уловкам, дорогой Гиллис. Полтора к одному по сравнению с передовой? Благодарю! Там, наверное, предстоит стать добровольным испытателем непроверенной вакцины или на скорость грызть камни. Пусть будет ваш распрекрасный санаторий. Где форма, которую нужно подписать?
Знаете, как тяжело приходится призракам? Ты хочешь потрясти за рукав близкого человека, сказать ему: «Ты чего? Да брось, все образуется! Это ерунда, это проходящее. Есть ты и есть я. И есть мы друг у друга. Остальное можно преодолеть». А совсем недавно близкая и почти родная женщина смотрит сквозь тебя и словно не замечает. И ты с болью до сердечного спазма понимаешь – она тебя больше не видит. Зато ясно видит свое будущее, в котором тебя уже нет. Ты для нее словно призрак из прошлого. И не более того. Хочется взвыть от бессилия. Вы – рядом, но недостижимы. Кажется, что попробуй коснуться ее кончиками пальцев и они провалятся в пустоту. А потом она поворачивается и уходит туда, в свое личное будущее, где уже нет тебя. Ты же так и остаешься – невесомый и никем не ощущаемый.