Во мне по крупицам, по крошечным кристалликам крепло решение, формировалась уверенность в собственной правоте. Или уверенность в безысходности положения? Придя домой и приняв душ, я с торжественной мрачностью вызвал Гиллиса:
– Салют, док.
– Салют, Слик. Что–то случилось?
– Я насчет вашей непыльной работенки. Той, о которой шла речь на нашем междусобойчике, где мне так нежно дали коленом под зад со службы. Там еще не закрылась вакансия?
Винтик разболтался, винтик извлекли. Но не выбросили в мусорный контейнер, потому как он понадобился в другом узле. Гиллис сказал, что даже подходит идеально. И размер, и шаг резьбы. Что может сделать один винтик против целой Системы? Ничего? Ошибаетесь. Если узел, в который его заново ввернули достаточно ответственный, то этим непокорным винтиком вполне реально заклинить весь механизм. Надо только знать, в какое сочленение его бросить. Чтобы скрежет зазвучал до небес.
Я научусь ждать. Пусть с Дисциплиной у меня проблемы, но все-таки тридцать пять пунктов там осталось. И я задействую их все, до последнего.
Собеседование. Кто бы мог подумать! То есть, существует возможность, что я не подойду? А ты не зазнался, Слик? Или уже вообразил себя единственным на планете отставным капитаном с плохим послужным списком? Словом, я чувствовал себя очень неуютно, когда толкнул перед собой знакомую светло–зеленую дверь и оказался в овальном кабинете начальника «ПО». Сегодня рядом с Гиллисом восседал уже знакомый мне по трибунальской комиссии общественный наблюдатель. Форменка непонятного образца, неизвестная эмблема. Зато теперь я рассмотрел его получше. У Коэна оказались буйные черные волосы, прореженные проседью. Вместе с кудрявым доком эта парочка походила на небольшое семейство шиншилл. Перед осененными положением и властью мужами дымились паром два бумажных стаканчика с черным кофе.
– Господа, – с запинкой выговорил я, покатываясь внутри со смеху.
Ирония всегда спасала меня от расстройства психики.
А что там Линденбаум тявкал насчет смирения? Капитан Слик учится сдержанности – еще несколько дней назад я счел бы необходимым довести до их сведения свои наблюдения относительно схожей внешности.
– Салют, Слик. Хочу представить тебе Ису Коэна, одного из руководителей нового проекта, о котором я говорил тебе ранее.
– О, Док, вы выражаетесь загадками, словно королева фей. Рад встрече, мастер Коэн.
– Я тоже рад, капитан. Присаживайтесь
Коэн вел себя в кабинете Гиллиса, как хозяин, и я это отметил.
– Мне удалось бегло посмотреть ваше дело, капитан, – важно сказал заезжий чиновник.
– Напугало? Некоторые, я слышал, седеют и начинают заикаться, когда читают мою биографию.
– О, ничуть, ничуть, – он потянулся к своему кофейному стаканчику, сложил губы дудочкой и тихонько подул на напиток. Шумно отхлебнул, с удовольствием причмокнул и аккуратно поставил на угол столешницы.
– Капитан, вы является сторонником анимистического мировоззрения?
– Какого мировоззрения?! – оторопел я.
– А–ни–ми–стического. Вы верите в одушевленность природы?
– Сэр, я верю в нашу цивилизацию, Райские парковые зоны, а все остальное, если оно не является едой, меня не интересует.
– Но позвольте, вы сами говорили на следствии о нашествии грызунов в секторе Танго и даже передвинули сонары на два деления, чтобы исключить захват мелких целей. Этот поступок выглядит так, будто бы капитан Слик подозревал о заранее спланированной акции против его подразделения. А поскольку мы не властны напрямую управлять сознанием диких животных, стало быть, это сделал кто–то за нас. Творец или дьявол, к примеру. Может быть, я неправильно истолковал ваши слова?
– Я не понимаю вас, сэр. Если бы мы пошли охотиться на енотов, мы стреляли бы в енотов. Но нашей целью были более крупные мишени. Именно поэтому я изменил настойки шлемов.
– Понятно. Вы верите в Творца?
– Да, конечно. Я, как и все военные – поклоняюсь Церкви Метрополии.
– Куда после смерти уходят наши души, капитан?
– Тела получает конвертер, а сознание растворяется в нейросети и становится частичкой общественного мышления, пока Творец не решит возродить его заново. Это каждый школьник знает! К чему вы клоните, сэр?