— Я так привык к одиночеству, что мне вы будете мешать.
— Надолго прерывать твое одиночество не стану, — успокоил его Черносливов.
— Тогда присаживайтесь, гостем будете, — на правах хозяина предложил Дикий.
Черносливов положил на стол пачку сигарет и зажигалку.
— Угощайся! У нас с тобой будет долгий разговор.
Закурив, Дикий спросил:
— Что же вас, Владимир Витальевич, привело ко мне?
— То противостояние, которое сложилось между нами, я дальше терпеть не намерен. Я пришел обсудить сложившуюся обстановку и попытаться найти компромисс.
— А если он не будет достигнут?
— Тогда нам с тобой придется расстаться. И это в любом случае для тебя будет худшим выходом.
— Вы, Владимир Витальевич, пришли меня запугивать, как какого-либо гребешка, или поговорить без дураков?
— Мне ли, начальнику колонии, с положенцем играть в дураков?
— Так что же меня ждет, если мы не найдем общий язык?
— Я располагаю исчерпывающими доказательствами того, что ты со своим советом вынес смертный приговор Крученому. Его ликвидацию взял на себя Калистрат, который вместе с Баптистом и Лошадью привел ваш приговор в исполнение.
— Вы же списали его как самоубийцу, умершего от чрезмерной дозы наркотиков.
— Тогда мы просто не знали того, чем располагаем сегодня.
— Вы же не захотите повесить на свою шею очередное чепэ? По-моему, их в этом году в нашей хате было предостаточно?
— Иван Борисович, если бы ты знал, на какие жертвы приходится порой идти, чтобы избавиться от неугодного человека, тем более в придачу с его шестерками. Я считаю, что жертва будет вполне оправданной.
— Против меня у вас доказательств мало, они могут в суде не сработать, и я буду оправдан. Никто из братвы не посмеет дать на меня показания.
— Чтобы ты не выкрутился, я повешу тебе еще организацию побега Умника.
— Умник за побег осужден, и его поезд ушел.
— Его поезд на нашу станцию еще и не прибывал.
— Что вы хотите этим сказать? — насторожился Дикий.
— Дело прошлое, но все вы, кто помогал Умнику совершить побег, работали на нас, как вы говорите, на ментов.
— А вы, Владимир Витальевич, работая в колонии, здорово научились фантазировать.
— Никакой я не фантазер, Иван Борисович. Вы все, как марионетки, играли роли, которые мы заранее вам отвели.
— Не может быть!
— Еще как может. Я раскрою тебе наш секрет, хранить его уже нет необходимости. Ко мне обратился начальник ГУВД области генерал Шаповалов с просьбой помочь ему с делом Умника, у которого не смогли изъять добытый преступным путем капитал. Через тебя мы организовали ему побег из колонии и добились гораздо большего результата, чем рассчитывали. Не только изъяли у Умника его деньги, но и арестовали группу Щуки, сотрудничавшую с тобой. Кроме того, ликвидировали одну твою дорогу на волю в лице лепилы. Так что не только тебе, а еще кое-кому я мог намотать срок за организацию побега, но я не кровожадный. Я же тебя тогда предупреждал, когда ты передо мной кочевряжился, что мы продолжим наш разговор о побеге Умника при более благоприятных обстоятельствах. Вот они и наступили.
— Как вы, менты, насобачились работать с нашим братом! Выходит, не зря свой хлеб едите?
— Стараемся! А теперь посмотри вот на эту фотогра-фию, она тебе ни о чем не говорит? — Черносливов дал Дикому снимок.
Дикий увидел себя в двенадцатилетнем возрасте, в школьной форме с пионерским галстуком, стоящим у памятника воинам, павшим при защите Родины от фашистов. Рядом был виден Вечный огонь.
Пока Дикий вспоминал детство, Черносливов заметил:
— Оказывается, ты в детстве был пионером и красный галстук носил.
— А может, это не я, а кто-то другой? — тут же отрекся от своего детства Дикий.
— Ошибка исключена. Вот другой снимок. На нем тот же пионер снят с твоими родителями. А вот ты с ними сфотографирован в более зрелом возрасте.
Дикому не надо было никаких разъяснений. Пионеры, комсомольцы, бывшие военнослужащие по воровским законам являются фраерами, и их ни под каким соусом нельзя короновать в высшую касту воров. Если весть о пионерском прошлом Дикого дойдет до его советников, воров в законе, они немедленно его развенчают. И не исключено, что за обман могут наказать так, как был наказан в свое время Крученый. Такого после вольготной жизни положенца Дикий допустить не мог. «Чертовы воровские законы, по ним я должен отвечать за себя чуть ли не с годовалого возраста! Ну надели мне на шею в детском возрасте красную тряпку, — думал Дикий. — Ну что с того, если я стоял у Вечного огня. В те годы патриотизм у всех детей был в крови. Теперь мне приходится за него отвечать».