…Она — нет.
А я?
Я?!!
Из-за меня она сейчас погибнет окончательно!
Ведь это я…
Я обернулся к Бессмертному Монаху — и ухмыльнулся ему в лицо, обнажив клыки.
— На этот раз — не выйдет, брат Жан!
Почти запредельным усилием воли я отшвырнул сковавшее меня оцепенение.
И нажал на спуск.
Пространство взорвалось, брызнув осколками неподвижности.
Время в очередной раз бешено рванулось вперед.
Падая и раз за разом остервенело давя на спусковой крючок, я еще успел сбить с ног Элис.
Капитана — не успел.
Я целил Монаху в лицо, но он легко ушел в сторону, опередив мой выстрел на долю секунды. Зато одному из его людей не поздоровилось.
Осталось восемь.
Оглушительный рев раздирает уши заскорузлыми от крови медвежьими когтями.
Капитан!
Прохоренко плавно, как в замедленной съемке, валится на спину. На его теле дымятся, исходя гноем и черной кровью, несколько ужасных ран — но Василий все продолжает давить на спуск своей «М-16». Пули с визгом мечутся по коридору, рикошетят от стен — и вот еще один «святой отец» опрокидывается на спину с развороченной грудью.
Осталось семь.
Мгновение передышки.
Щелчки сменяемых магазинов, лязг затворов.
Вот он, шанс!
— Эли, за мной!
Секунда — ухватить капитана под мышки.
Еще секунда — спиной выбить ближайшую дверь, вместе с капитаном ввалиться в комнату. Эльвица впрыгивает внутрь следом, и тут же коридор взрывается дробным грохотом выстрелов.
Хрен вам! Опоздали!
А вот и окно.
— Летим!
Кажется, с момента, когда мы вот так же несли смертельно раненного Василия — тогда еще человека — прошла целая вечность.
А ведь это было вчера!
Время стремительно сжимается, коллапсирует, того, что мы пережили за последние два-три дня, с избытком хватило бы на годы моего предыдущего посмертного существования.
Да и были ли они, эти годы?
Сейчас прошлое кажется подернутым туманом, зыбким, нереальным.
Есть только «здесь» и «сейчас», есть только Элис, я и раненый капитан — и идущий за нами Бессмертный Монах со своими людьми.
Или все вокруг — иллюзия, сон, бред гаснущего навсегда сознания, которое отчаянно ищет пути к спасению?..
Окно взрывается черным нарывом, брызжет бритвенными лезвиями осколков. Мы взмываем над полом — и словно натыкаемся на невидимую стену.
За окном нет ничего!
Бесконечная плотная мгла, непроницаемая и безразличная, ничего общего не имеющая с родной прохладой ночи, которая всегда укроет, овеет свежим ветром, подмигнет бесчисленными глазами звезд…
ТУДА БЫЛО НЕЛЬЗЯ!
Мы чувствовали — оттуда нет возврата! Там — не смерть, не вечное упокоение — но нечто во много раз худшее! Там…
Нет!
Этого не может быть! Такого не бывает.
Это…
«Но я не был никогда рабом иллюзий!» — очищающим электрическим разрядом полыхнули в мозгу слова слышанной когда-то песни.
Из глаз моих изверглось пламя и с треском разрываемой в клочья ткани ударило в ничто, поджидавшее нас по ту сторону окна.
Этого тоже не могло быть — но клин вышибают клином!
И мгла за окном лопнула, как мыльный пузырь.
Там все равно было что-то не так — но другого пути к спасению не оставалось. И мы вихрем вынеслись из окна в тот момент, когда я спиной ощутил, как меня нащупывает зрачок инфракрасного прицела.
Мы вырвались!
Но я знал: это еще не конец.
Теперь они не отстанут от нас, не сойдут со следа.
Травля началась.
2
Они прыгали позади нас из окна второго этажа, вскидывали оружие, ловя нас в прицелы. А мы с Эльвицей никак не могли набрать высоту — мы словно бились в невидимый серый потолок, сквозь который тускло светили далекие звезды.
Луна куда-то исчезла, вслед нам тянулись голые ветви вязов, словно пытаясь удержать… (Почему — вязы?! И почему ветви — голые?!) Пули противно выли идущей по следу стаей псов, вбивались в низкий потолок серебряными гвоздями, гвоздями в крышку гроба, до которого нам не добраться, не добраться, потому что рассвет вот-вот наступит и сожжет нас, ветер нас развеет, словно пыль…
«НО Я НЕ БЫЛ НИКОГДА РАБОМ ИЛЛЮЗИЙ!»