Меня взяла злость.
– Чего вы ко мне пристали, Парамон Петрович?! И вообще, знаете что? Давайте лучше оставим этот разговор.
– Дело ваше... – Лесник начал трезветь. – Я пособить хотел. А ежели, так сказать, дело на мази было б, то и свадьбу справить. Я б посаженым отцом был. Все честь по чести... Ох, и пир бы закатил, – мечтательно протянул он, – на свой кошт, ей-ей.
– С какой же это стати на свой кошт? – без интереса спросил я.
– А так, из особого к вам рас-по-ло-же-ния, – растягивая слова, ухмыльнулся лесник. – Однако все это, как я погляжу, ерунда. – Он вздохнул и опустил голову на грудь.
Несколько минут мы молчали, слушая, как кудахчет по-куриному скворец.
– Скоро ко мне сын приедет, – снова объявил лесник, поднимая на меня мутные глаза. – Карточку его не бачили, какой он у меня?
– Нет, не видел, – ответил я равнодушно.
Хромая сильнее обычного, он пошел в дом и принес толстый альбом.
– Вот это я, еще холостой, не женатый, – начал пояснять лесник. – А это на действительной, в артиллерии довелось служить... Старшина батареи... Жонка покойная... Сынок Коля, старший... На войне его убили, в самом Берлине... Эх, какой сын был, какой сын! – Совершенно отрезвев, он медленно переворачивал тяжелые листы, называя имена, должности, степень родства. – А тут опять же я, в партизанах, когда в ноге осколок застрял.
Лежу, вроде отдыхаю... Вот дочка Анюта с внучонком... Тоже нема их, в Германию как угнали, так и не воротились... Да что вспоминать! Было семейство – нема семейства... Нема. Один остался, как сосна в чистом поле...
– А сын, Парамон Петрович? Этот, живой?
Лесник встрепенулся.
– Что ж это я раззюзюкался и выпил вроде трошки, а раззюзюкался!.. Имеется сын, имеется! – Он открыл последнюю страницу альбома. – Вот он, мой неслух, полюбуйтесь!
Я увидел молодого красивого парня, с густыми отцовскими волосами, зачесанными назад, улыбающегося и чем-то похожего на Есенина в юности. На форменной тужурке выделялись два значка – комсомольский и еще какой-то, кажется, отличного паровозника.
– Кирюшка! – сказал лесник умиляясь. – В натуре он красивше, чем тут. И жонку себе под пару мог бы выбрать, красивую, чтоб яблочко к яблочку... А выбрал черт знает что. – Он досадливо махнул рукой. – Отца не слухает, своим неразумным умом живет. В мать-упрямицу пошел, не иначе. Лицом в меня, а норовом в нее... А так хороший. И деньгу каждый месяц присылает, и одежку. Ходите сюда! – Он проковылял к гардеробу и с гордостью распахнул дверки. – Однех костюмов сколько покупил... Вроде и на что они мне в лесу? А все ж приятно, потому забота...
– На ком же ваш неслух женится? – заинтересовался я.
Лесник усмехнулся.
– Неужто не догадываетесь?
– Нет, не догадываюсь.
Он посмотрел на меня, словно только что встретил впервые. – Да на Вивейке ж!
– На Вивее?! – Я хотел еще что-то сказать, но у меня не хватило дыхания.
– Вот то-то и оно, – горестно покачал головой лесник.
Судя по его виду, он нисколечко, ни на малую долю не принимал в расчет возможные мои чувства к Вивее, о которых с такой ехидцей рассуждал спьяна четверть часа назад. Наверно, в его сознании не укладывалась сама мысль, что Вивею может кто-либо полюбить всерьез.
– Ну, я понимаю, погулять там, побаловаться... А то ж жениться... Насовсем!.. – продолжал делиться своим горем лесник. – Все у них уже договорено. Вот, почитайте.
Он достал из кармана смятое письмо.
– И так верю, – с трудом улыбнулся я. Мне совсем не хотелось читать об этом.
Нет, как ни говорите, а новость была совершенно неожиданной. Я готов был представить Вивею в должности директора лесхоза, депутата областного Совета, профессора, кого угодно, но только не в положении невесты. Противоречивые, сумбурные мысли забродили в моей голове. Я уверял себя, что не имел и не имею никаких, ровным счетом никаких намерений в отношении Вивеи, и в то же время испытывал такое чувство, будто меня незаслуженно обидели или наказали.
Я не знаю, что меня побуждало продолжать неприятный разговор: то ли желание утешить лесника, то ли защитить Вивею от его незаслуженных нападок.
– Вы же сами говорили, что и характер у нее хороший, и преданности женской много, – сказал я, вспоминая, как он пытался «пристроить девку».
– Говорил и теперь скажу. Не на характер жалуюсь, на вывеску! – горько признался он.
– Эх вы, Парамон Петрович, – вздохнул я. – Да разве в вывеске дело! И вывеска, если разобраться, тоже неплоха. Непривычная, правда, с первого взгляда, словно особыми красками да еще по-новому написанная. А всмотришься – и нравится!..
Лесник с горя махнул рукой.
– Тебе хорошо говорить... Не ты, а Кирюшка женится, сын! Вот в чем загвоздка.