– А если не перестанет, что тогда? Ляжешь под кочку?
Я не ответил.
– Ребята! – Я заметил, что когда Галка сообщала что-либо важное, она всех называла ребятами. – У Бориса болит нога.
– Ах, какое событие! – издевательским тоном отозвался из палатки Ром.
– Я серьезно, – обиделась Галка.
– Не слушайте ее, – сказал я. – Ничего страшного. Поболит и перестанет. У меня это случается.
Я нарочно проковылял к кострищу и стал греметь посудой.
Филипп Сергеевич высунул из палатки бородатую голову.
– Ушибли?
– Нет, ревматизм.
– В такие годы? Странно...
– А вы бы пережили с мое, тогда б удивлялись!
Это было, конечно, глупо с моей стороны, но меня задел тон, каким бородач сказал «Странно».
– Я, милостивый государь, тоже кое-что пережил, – беззлобно ответил Филипп Сергеевич.
Я вспомнил про его изуродованную руку, но решил, что с изуродованной душой жить все-таки куда тяжелее.
– А что, если он просто притворяется? – высказал предположение Ром. Он уже встал и лениво потягивался возле палатки.
Но тут ввязался шеф:
– Как вы смеете так говорить, Роман? Кто вам дал право не верить человеку?.. В наказание вы будете сегодня готовить завтрак. Живо!
Шеф уже прокричал свой «Подъем!» и теперь сгонял жирок.
– Я полагаю, что вам лучше всего остаться, – сказал он мне, пытаясь достать до земли руками. – Наведете порядок в лагере и вообще отдохнете.
Перед уходом в маршрут он вынес из палатки небольшой флакончик, граммов на сто, не больше.
– Здесь спирт, – сказал шеф. – Спиритус вини ректификата, как говорят врачи. Самое хорошее лекарство.
– Совершенно верно, – ответил я, щелкая себя пальцем по горлу.
– Вы меня неправильно поняли, Борис. Спиртом надо растирать ногу. Больше у нас спирта нету, это последний.
– Он его все равно употребит внутрь, – рассмеялся Ром.
– Не говорите чепухи, Роман. Борис собранный и дисциплинированный человек.
Я немного покраснел от похвалы, но шеф не заметил этого и на прощание еще раз прочитал наставление:
– Если мы почему-либо задержимся, встречайте самолет. Погрузите образцы. Отдайте пилотам корреспонденцию. Примите продукты. Вот, пожалуй, и все. В общем не расхварывайтесь и ведите себя молодцом.
– Поправляйся, Борис, – сказала Галка.
– Будьте здоровы в прямом смысле этого слова, – Филипп Сергеевич галантно приподнял шляпу с лебединым пером.
Даже Ром, и тот кивнул мне головой. Он был в хорошем настроении, потому что шел в маршрут вместе с Галкой.
Я немного поморщился, чтобы все видели, как у меня болит нога, и, прихрамывая, попытался немного проводить бородача и шефа, но шеф прикрикнул, чтобы я немедленно забирался в палатку и растирал ногу спиртом.
– Если мне полегчает, я набью уток, – крикнул я им вдогонку.
– Лучше не надо. – Шеф обернул ко мне свое бронзовое, внимательное лицо. – Впрочем, если боль в колене пройдет, а ствол вашего ружья станет притягивать уток...
– Понятно, Петр Петрович, – сказал я весело.
– Не думаю, чтобы кто-либо отказался от жаркого, если оно будет, – уже издалека поддержал меня Филипп Сергеевич.
Я смотрел, пока все четверо спустились в лощину, потом поднялись на гребень. Отсюда Галка с Ромом пошли вдоль речки, а шеф и бородач прямо. С гребня Галка обернулась и, заметив меня, махнула рукой. Все-таки она хорошая девка, а я последний подонок, если смог ее ударить.
Для верности я подождал еще с полчаса, – вдруг кто-нибудь вернется? – но никто не вернулся, и я быстро принялся за дело. Прежде всего я хлебнул глоток спирта и включил рацию. Как только накалились лампы, вынул крайнюю слева, сильно труханул ее о ладонь и поставил на место. Лампа уже не горела.
– Порядок, – сказал я вслух и полез в ящик, где лежала такая же запасная, последняя, и положил ее в карман.
Потом я взял порожний рюкзак и стал собираться. Отлил во флакон диметила из большой бутылки. Достал несколько коробок спичек. Из погребка принес две банки сгущенки, но подумал и пошел еще за одной. Осталось пять банок, но я решил, что им через два дня подбросят продукты самолетом, а мне ждать подмоги неоткуда.
Пока я нагибался, снимая дерн с ямы, острые концы цоколя лампы больно впились в живот. Я хотел было кокнуть лампу обо что-либо твердое, но осколки рядом со складиком меня не устраивали, и я зашвырнул ее в заросли тальника.
Затем сунул в рюкзак котелок и ложку, отсыпал крупы, кускового сахару, отложил из мешка сухарей. Больше всего, однако, я рассчитывал на подножный корм, а потому забрал у шефа две коробки патронов по двадцать пять штук, а еще два загнал в стволы.
– И все-таки ты поступаешь подло, как последняя скотина, – сказал я сам себе.