– Ну и пишу! Ну и что!
Я вызывающе посмотрел на небо, с которого скатывалось очередное солнце, хотел вспомнить подходящие моменту строчки, но погрузился во мрак, в небытие.
Так прошел еще день, а может быть, и больше. Я съел несколько Галкиных конфет с ромом и запил их ржавой водой из лужи, причем мне для этого совсем не пришлось вставать, только откинуть руку и зачерпнуть пригоршню... Какая-то серая пичуга рассматривала меня с высоты болотной кочки, когда я лежал тихо, и улетала, едва я шевелился. Я старался лежать тихо даже не потому, что тогда меньше болело сердце. Мне надо было видеть какое-нибудь живое существо, хотя бы серую пичугу неизвестного наименования. У нее был выпуклый, зеленоватый глазик, и она наклоняла голову, когда на меня смотрела.
Я лежал в непросыхаемом, липком поту и время от времени клал на сердце руку и чувствовал, как неравномерно и глухо оно стучало. Сейчас мне было все равно, что со мной случится – найдут меня или не найдут, отправят на Большую землю или не отправят, убьют или оставят в живых...
У меня было слишком много свободного времени, чтобы всерьез поразмыслить над своей судьбой, но мысли почему-то лезли в голову самые пустяковые, не заслуживающие внимания, например, о вейнике, который рос рядом. От малого ветерка он тихо шуршал, будто слышался шум моря или шелест нивы где-то невероятно далеко отсюда, возле Погара, напоминая дни детства, такие же далекие, как и те места. Шум почему-то успокаивал, становилось капельку легче, и я забывался в тяжелом, мутном сне.
...Очнулся я оттого, что на меня кто-то пристально глядел. Я приоткрыл один глаз и увидел, что на корточках сидит Роман с бледным, испуганным лицом и смотрит на меня, как на покойника.
– Это ты, Ром? – Я попробовал приподняться, но не смог и снова упал на спину.
– Ты лежи, лежи, я сейчас... Кофе тебе сварю. Ты хочешь кофе?
Я не отвечал, а Ром все говорил и говорил, как они прочитали мою записку и как ждали меня, а я не шел, как они перепугались и потом все пошли на поиски. Разговаривая, он действительно сварил кофе (значит, прилетал самолет, потому что в лагере не было кофе, только молочная сгущенка) и начал мне вливать его в рот столовой ложкой.
– Обожди, я лучше сам.
Руки у меня дрожали, но я взял горячую, тяжелую кружку и пил маленькими глотками, пока не показалось дно.
Рома словно подменили, так он крутился около меня и совал таблетки биомицина, будто они могли вылечить сердце.
– Видик у тебя действительно того, – Ром покачал головой. – Идти ты можешь?
– Не знаю.
Держась за его руку, я кое-как поднялся, но боль с такой силой ударила меня по сердцу, что я упал.
– Ладно, обождем, – сказал Ром, чтобы меня успокоить. – Нам не к спеху.
– Это не так скоро, как тебе кажется.
– Все равно. – Он вдруг обозлился. – Не бросать же тебя в тундре!
– В конце концов это твое дело. Я не могу тебя заставить сидеть рядом. Неизвестно, сколько дней я проваляюсь.
– Ты псих все-таки, хоть и больной, – сказал Ром миролюбиво. Он помолчал. – А ну- ка, приподнимись... Вот так... Возьми меня за шею... Когда я учился в техникуме, мы по воскресеньям ходили разгружать пароходы в порт. Я очень ловко таскал мешки с сахаром.
– Я не мешок с сахаром, Ром.
– Ты мешок с горьким перцем. Это хуже.
Он все же попытался представить, что я мешок.
– Прорепетируем, – сказал Ром бодро.
Я повис у него на спине, и он ступил, сначала тяжело – я подумал, что мы вот-вот упадем, – но он сделал еще шаг, уже чуть легче, потом еще...
– Вот так и потопаем, – сказал Ром, опуская меня на землю.
– А барахло?
– Оставим пока. Тут неподалеку есть речка. Песок. Сухо. И можно лежать, сколько влезет. Километра три отсюда.
Он опять взвалил меня на спину, и мы пошли.
– Наверное, я потому такой тяжелый, что распух, – я попытался сострить.
– Дурень, от этого у тебя не прибавилось весу, – не понял Ром. – Просто мне непривычно таскать на горбу людей, только мешки.
– Ты привык носить на руках женщин. Например, Галку.
Ром смолчал и только стал дышать немного чаще.
– Ты хочешь, чтобы я тебя свалил в болото? – поинтересовался он наконец.
– Положим, этого ты не сделаешь... Из страха, что я сдохну и тебе припаяют дело.
Я понимал, что говорю гадость, но подлость лезла у меня изо всех щелей, и я ничего не мог с этим поделать.
– Скотина, – сказал Ром грустно. Он опять замолчал и опять не выдержал. – Если ты читал Джека Лондона, то знаешь, как поступают с подобными типами севернее семидесятой параллели. Их пристреливают из кольта.
– Ты можешь поступить так же.
– Нет, ты определенно хам, Борис. Кроме того, у меня нет кольта.