– Мне легче, чем ему.
Я почувствовал, что если не скажу того, что решил, сейчас, сию минуту, то не скажу вовсе: будет поздно.
– Когда я уезжал из города, я слышал о том, который бежал. Между прочим, он стукнул своего напарника правильно... Я, конечно, не знаю... Мне рассказывали...
– Что же тебе рассказывали, Боря? – Галка посмотрела мне в глаза, и я выдержал ее взгляд, потому что говорил правду.
– Этот напарник надругался над девочкой, а потом задушил ее. За это его казнили. Тот человек казнил. Сам... – Я облизнул сухие губы. – Это не очень трудно, если видишь мертвую девочку с набитым землей ртом...
– Перестань... Тебе нельзя волноваться.
– Теперь мне все можно... Он пхнул его ногой в живот, как последнюю гадину, и эта последняя гадина еще успела ухватиться за поручень и висела так, ругаясь и крича о помощи. Но тот, который бежал...
– Не надо больше, Боря...
– Хорошо, не буду... Тот, который бежал с ним из заключения, ударил его еще раз, и пальцы разжались. И он упал под колеса поезда. Вот и все, Галя. Ты меня слышала?
8
Шеф ушел поздно вечером, ночью не так мучают комары и не так печет солнце.
Весь этот день я следил за солнцем. Через брезент палатки виднелся как бы его отпечаток – иссеченное в клеточку, размытое по краям пятно. Из большого и золотистого днем, оно к вечеру изменило размеры и цвет, стало крупным и малиновым.
В моем положении мне, пожалуй, надо было бы подумать о прожитой жизни, о том, что я не сделал ничего путного за свои двадцать восемь лет, но вместо этого в голову лезло солнце, какое и когда оно бывает в разные времена суток и при разной погоде. Сейчас мне представилось, как на грани вечера и утра оно словно катится по самому краю тундры, не опуская нижний край за горизонт и не приподнимая его над ним. Так продолжается несколько минут, до того неуловимого мгновения, когда плавно, без всякого усилия его огромный, красный диск оторвется от земли и начнет в бесконечный раз повторять свой путь по небу...
Ночью Ром очнулся.
Я ему сказал, что шеф пошел к буровикам, чтобы вызвать самолет.
– Дьявол... с самолетом, – сказал Ром через силу. – Если прилетит, отправят в больницу и отрежут... А что делать без ноги геологу?.. Лучше так...
– Подумаешь, нога! – Я даже усмехнулся, пускай он считает, что нога действительно сущий пустяк. – Вот если голову отрежут, тогда верно делать нечего. А без ноги можно жить и жить.
– Это... так... кажется...
Потом Ром снова забредил, начал бормотать всякую чепуху про свою ногу, вроде того, что если б перелом был ниже колена, он бы согласился, а так не согласен. Я повернулся и положил ладонь на его лоб, но Ром смахнул мою руку своей и начал ругаться и выгонять из палаты хирурга. Глаза у него были бессмысленно вытаращены, но он не откликался, когда я его звал, а потом затих и только скрипел зубами, и стонал коротко и глухо.
Я видел такое раньше и знал, как это называется, и знал, чем кончится это, если сразу не отрежут ногу. Но здесь никто не мог заняться таким делом, а до самолета, даже если шеф успеет в срок дойти до буровиков, останется еще четыре дня.
Если б в таком положении был один Ром, я бы, пожалуй, признался Галке, что зашвырнул лампу в кусты, придумал бы какую-либо сказку, зачем и как это сделал. Все-таки Роман попал в переплет из-за меня, и я должен чем-то отблагодарить его, хотя бы ценой собственного унижения. Но, кроме Рома, я тоже лежал в полузабытьи и тоже бредил по ночам, и Галка могла подумать, что я просто спасаю собственную шкуру, а такое не укладывалось в мой моральный кодекс: я не мог допустить, чтобы настоящие люди подумали обо мне так плохо.
А раз так...
– Не делай глупостей, Борис, – перебил я сам себя молча. – Тебе нельзя шевелиться, если ты хочешь жить.
– А на какой дьявол тебе такая жизнь? – ответил я сам себе тоже молча. – Может быть, как раз все к лучшему, может быть, останутся хотя бы четыре души, которые не скажут, что ты сволочь и негодяй.
– Нет, останутся не четыре, а три. Ром умрет, и останется всего трое – Галка, шеф и чудак Филипп Сергеевич с бородой лопатой.
– Ты это всерьез думаешь, что Ром умрет, если не будет завтра самолета?
– Что думать! Я знаю... Я знаю, как это называется и что ждет Рома...
– Значит, надо ползти...
– Не делай глупостей, Борис! Последний раз говорю – не делай глупостей!
– Отстань, дурак!
– От дурака слышу!
Я вытолкнул себя из палатки ногами вперед, потом перевернулся на живот и медленно пополз в сторону погребка. Вода сразу же пропитала одежду, и по ней, как по промокашке, что-то острое и холодное растеклось по телу.
Несколько месяцев назад, когда мы готовились бежать, Ванька Дылда научил меня двигаться по-пластунски, и я с благодарностью вспомнил его теперь, когда выбирал проходы между кочками, казавшимися горами, если на них смотреть с уровня земли.