– Просто приятное собеседование, – вежливо добавил Ирек.
– А может, я не пожелаю с таким падлом разговаривать?
– Ничего, пожелаешь. – Боровиков сжал кулаки. – А за падло еще ответишь!
– Ну как ты не пожелаешь, Николай Николаевич? – будто искренне удивляясь, спросил Ирек. – Посмотри-ка вокруг... Ну подними свои бесстыжие глаза. Не стесняйся...
Лесков оглянулся. Он исподлобья посмотрел на улыбающегося одними губами Ирека, на стоящего рядом Боровикова, на Валю, потом повернулся всем корпусом и увидел осуждающее лицо тети Кати, увидел меня, усатого Николая Ивановича, все еще не отдышавшегося Саню. Хмель постепенно сходил с него, и в глазах, до этого смотревших мутно и тупо, появился осмысленный и наглый блеск.
– Ладно, валяйте свой разговор. Только скорей. Спать охота. – Лесков неестественно и громко зевнул.
– Ничего, потерпишь... В столовку пойдем, что ли? – спросил Николай Григорьевич.
Делая вид, что ничего особенного не происходит, Лесков лениво, вразвалочку, зашагал к кухонной палатке, но вдруг обернулся и крикнул на истерически-высокой ноте;
– А ежели не пойду, что тогда?!
– Не дури, не дури, Николай Николаевич. – Мастер даже не повысил голоса. – Топай!
И Лесков пошел. В палатке он хотел усесться на свое обычное место с краю, но не успел, остановил Боровиков.
– Ты уж не обессудь, постоять придется. Такой порядок.
– Как на суде, – скривил губы Лесков, однако не сел, а лишь облокотился о стол худыми черными руками.
– Хотя бы и так... Ну, товарищи, что будем делать с Лесковым? – Николай Григорьевич помолчал. – Могу решить собственной властью, но не хочу. Лучше посоветоваться.
– А что ты можешь? Подумаешь, начальник нашелся! – Лесков презрительно пожал плечами.
– Кое-что могу, Николай Николаевич. Отстранить от работы. В Салехард отправить...
– Правильно! Выгнать его из отряда, и баста! – хлопнул кулаком по столу Ирек.
– Законно! – выкрикнул Саня. – Чтоб воздух не портил...
– А что я сделал? Что сделал? – взорвался Лесков. – От паршивой собаки хотел отделаться... Так что, за это – судить? С должности увольнять?!
– Не в собаке, Николай Николаевич, дело. В душу ты нам наплевал, вот что, – медленно и тихо сказал мастер. – И растер сапогом... Вот гляжу я на тебя и диву даюсь. Взрослый человек, вроде б на нашей советской земле вырос, на советских хлебах.
– Да что ты мне свои «советы» в нос тычешь! – перебил Лесков. – Что мне она дала, эта советская власть? – Он вытянул голову вперед, как индюк. – Кукиш, и тот без масла! Масло за границу, а доярке шиш под спидницу. Под немцем и то вольготней жилось... Коня, коровенку дали...
– Под немцем тебе добро жилося?! – Обычно добродушные, с хитринкой в зрачках глаза Николая Ивановича округлились и стали злыми. – А мне немцы не корову, а во что дали. Гляди, Николай Николаевич! – Трясущимися руками он стащил с себя полушубок и, заголив рубаху, повернулся к Лескову. Несколько багровых глубоких рубцов крест- накрест пересекали спину. – Калеными прутами стегали. Из печки! Бачишь, Николай Николаевич?
– Ну, бачу... А дальше что? – нагло уставился в него Лесков.
– И паскуда ж ты, мил человек, – покачал головой Николай Иванович. – За твои слова, знаешь, что тебе б надобно?.. – Он поднял на Лескова глаза и долго рассматривал его как бы со стороны.
– Ну, что? Что надо? Интересуюсь, – не выдержал Николай Николаевич.
– Разложить тебя надобно на этой скамейке да выхвостить по заднице.
– Это как выхвостить, не пойму что-то? – заинтересовалась тетя Катя.
– Ну, высечь, выпороть, – пояснил Николай Григорьевич.
– Вот это да! – схватился за бока Саня. – Вот это надумал, елки-палки!
– А ведь и верно, идея! – Ирек посмотрел на мастера, и в его черносмородинных глазах забегали веселые чертики. – Женщины выйдут...
– Чего им выходить, пущай смотрют! – выдавил сквозь смех Саня.
– Значит, ты за. А Валя что скажет?
Валя покраснела и наклонила голову.
– Ясно...
– Ты еще Ваньку, Николай Григорьевич, Ваньку спроси. – Саня не находил места от распиравшего его восторга. – Что Иван скажет!
Услышав свое имя, пес тихо и жалобно заскулил во сне.
– Слышь, Иван тож голосует! – выпалил Саня.
– А что ненцы бы сделали, Катя? – спросил Николай Григорьевич.
– У нас плохих людей не жалеют...
– Понятно, Катя... Да, сходи-ка пока приготовь продукты для Николая Николаевича.
Боровиков задумался, потом круто махнул рукой. Как и тогда, при покупке Ваньки, он, по праву старшего, принял решение.
– Что ж, Николай Николаевич... Раз народ просит, надо уважить... Снимай штаны!
Лесков глупо и деланно расхохотался.