Кроме того, он выступал с концертами, одно время пел в Итальянской опере, дирижировал хором, устраивал вечера в пользу голодающих крестьян и вел дневник. Дневник был начат осенью 1862 г. и окончен весной 1895-го. Он исписывал одну за другой толстые общие тетради в клеенчатых переплетах. Почерк у него был округлый и разборчивый.
Тетрадей в конце концов скопилось сорок три, и все эти сорок три он отдал Стасову в Публичную библиотеку на хранение. Вскоре они пропали.
Почему и как это произошло, выяснить не удалось до сих пор, хотя утрата записок Рубца явилась большой потерей для нашей историко-музыкальной литературы. Возможность сказать это столь категорично представилась после того, как первая из тетрадей, случайно сохранившаяся в копии, была все же опубликована в 1912 году в газете «Новое время». Ее напечатал бесталанный композитор и желчный музыкальный критик М. М. Иванов, но за то, что он сделал это для Рубца, ему можно простить многое. Без него мы наверно не узнали бы о том огромном литературном наследстве, которое оставил Рубец.
Я внимательно перечитал его статьи в газете и гораздо полнее, чем раньше, представил себе могучую фигуру Антона Рубинштейна, увидел молодого Чайковского, узнал много нового о Балакиреве, Серове, Бородине, Лядове, Лароше, о музыкальных светилах того времени и первых шагах Петербургской консерватории.
К слову, многими забытыми ныне именами из мира песни, скрипки и фортепьяно пестрит и «Биографический лексикон», составленный Рубцом и отпечатанный в Лейпциге в 1879 году, а потом дважды переиздававшийся в России. Это был едва ли не первый русский музыкальный словарь. На ста страницах Рубец дал краткие сведения о 223 отечественных музыкальных деятелях. Критики укоряли автора за то, что он привлек в книгу «лиц, которые едва ли имеют право быть помещенными в таком лексиконе». Может быть, они были и правы. Но если вы попробуете сейчас, восемьдесят пять лет спустя, разыскать что-либо, скажем, о Пасхалове, Ахтель или Эверарди, то вам придется заглянуть не в Большую советскую энциклопедию и не в словарь Римана, а в «Лексикон» Рубца. Кроме звезд первой величины, есть еще и падающие звезды. Прочертив свою полосу на небе, они никогда больше не появляются на небосводе.
Но вернемся к воспоминаниям Рубца.
Не поленившись, я подсчитал, сколько места заняли его подвальные статьи на огромных полотнищах «Нового времени». Получилось примерно четыре авторских листа. Значит, сорок три тетради – это 170 листов, четыре толстенных книги. Сколько было бы совершенно новых, интереснейших данных о музыкальной жизни России 1860–1890 годов, новых открытий, новых мыслей о музыке и воспитании музыкантов!
Мне совершенно непонятна та инертность, которую проявляют наши музыковеды и историки, чей прямой долг найти наконец записки Рубца. Как ни велико книжное море Публичной библиотеки, даже в нем трудно навсегда затеряться объемистому тюку тетрадей «в аршин высотою».
В первой тетради Рубец писал о том, как он ездил на Кубань за песнями запорожских казаков, переселенных туда «царицей Катькой». Песни он собирал всю жизнь. Когда их скопилось у него около семи тысяч, он записал в дневнике: «Мы, русские, сделали... очень мало для музыкальной этнографии. Хотя у нас существуют великолепные сборники... но они все составляют, быть может, только тысячную долю того, что еще не записано».
Семи тысяч подслушанных у народа песен ему было слишком мало!
Он гордился не своим знатным происхождением, не древним родом, предки которого уходили к современникам Ивана Грозного, а своей близостью к тем простым людям из народа, у которых он нашел песни – житейские, бурлацкие, чумацкие, веснянки, колядовые, щедровальные, русалочьи и другие, для которых еще не было придумано название.
За песнями он ездил в Полтаву, Конотоп, Нежин, Прилуки, на Кубань, в Новозыбков и в древний город Новгород-Северск, откуда ушел в поход на половцев князь Игорь. Чаще всего, однако, он уезжал в Стародуб, который горячо любил и считал своей родиной. Здесь, после смерти отца, жила мать Рубца и другая родня, а старший брат Ипполит Иванович занимал должность мирового посредника. Говорят, он был справедливым и добрым человеком.
Каникулы в консерватории начинались в мае и заканчивались в сентябре. Рубец брал в полицейском участке свидетельство на проезд и отправлялся в далекий путь на четыре свободных месяца.
Он еще запасался бумагой от императорского Русского музыкального общества, неким подобием теперешней командировки, только без оплаты суточных и проездных. В бумаге говорилось о том, что «господа начальствующие лица благоволят оказывать старшему преподавателю (потом писали – профессору) А. И. Рубцу свое содействие в успешном окончании возложенного на него поручения (сборе украинских и русских народных песен), а равно и чинить ему свободный пропуск».