— Н-наааа!… - взмах палки, удар которой должен был переломить псине хребет, ушел в пустоту. Ловкая тварь! И, главное — не убегает. Отскочила на пару метров и злобно рычит, скаля на меня зубы.
— Ах ты, б…ь! — делаю еще шаг к ней и снова взмахиваю черенком. Снова мимо! Причем она ещё и норовила куснуть палку. Опять отскочила на тот же шаг и снова рычит, припадая на передние лапы. Того гляди кинется. Аж морозец по спине пробирает. На секунду, не более того. Его тут же смывает новая волна злости.
— Ну-ну. Давай. Чё ты? Тварь е…я! - мои возгласы тоже становились все отрывистее и злее. Все менее напоминая человеческую речь, и все более то же самое рычание, что и у собаки.
Новый взмах палкой и снова ловкая бестия уворачивается, разрывая дистанцию. Но не убегает! Патовая ситуация. Мне никак не удается перетянуть псину черенком по хребтине. И она не уходит, видимо ожидая удобного случая чтоб самой кинуться.
— Ах так? Ну держи… — из кармана куртки выхватывается травмат. Бах… С истошным визгом псина сворачивается бубликом, словно кусая собственное плечо, куда угодил заряд из пистолета. Но стоило мне подшагнуть ближе, вновь замахиваясь своей дубиной, как она тут же улепетывает, припадая на переднюю лапу и пятная снег кровавыми брызгами.
— Стой! Куда? — я дергаясь бежать за ней проваливаюсь по колено в снег. — Б…ь! — Наст, образовавшийся после оттепели и последующего морозца, покрывает коркой все сугробы и прекрасно держит псину, а подо мной с треском проламывался. Ну что за невезуха-то?
Снова выхватываю травмат и ещё дважды стреляю по удирающей сучке. Бах… Бах… Похоже ещё одно попадание. Снова слышится взвизг, но зверюга только прибавляет ходу… Ушла, тварррина.
Б…ь. Настроение — хуже не придумаешь. Дикое желание рвать и ломать. И подойдя ближе к дровнику и увидев обглоданную руку того мужика-хозяина это настроение только усилилось. Ну, тварь…!!! Я тебя ещё вчера за нападение на Еву приговорил, а сегодня желание прикончить эту кабыздошину только усилилось.
Хотя, по большому счету — это опять мой косяк. Пятый день идет как я очнулся. Помощи ждать неоткуда. Пока все, кого я встречал — младше даже этого сосунка Альберта! А похоронить его мать я так и не удосужился. И остальные трупы тоже… Ведь хотел же собрать их все вместе и захоронить! Но всё откладывал «на потом», да на потом… Мол, «погода морозная, не горит. Может подождать, есть дела и поважнее.» Все! Нету! Не может больше ждать такое. Хоронить нужно. И срочно!
Схватил лопату и вышел, проваливаясь в снегу в центр участка. Подальше от всех строений. Начал расчищать площадку от снега. До самой земли. Диаметром метра четыре. Работал с остервенением, давая выход переполнявшему меня бешенству. Не просто рубил наст и швырял снег, а выкладываясь в каждом движении, словно продолжая схватку с собакой. Расчистив площадку на мгновенье задумался. А что использовать как топливо? Дровник-то пуст. А из нового дома далековато таскать. И от соседей — тоже. Вот же! Забор высокий, из добротного горбыля — самое оно будет.
Первую горбылину покрошил помельче, нащепив с нее лучины. Бересты на самой поджиг уже не оставалось, пришлось отодрать от крыши соседского сарая кусок толи. Повезло, что там хоть не рубероид. Тот намного хуже разгорается, а толь — самое оно. Береста-то, конечно, была бы лучше, но, как говорится — «на безрыбье и рак за форель прокатит». Замерзающими руками кое-как запалил костер. Сперва толь, сверху лучины, а когда разгорелось можно и целые доски горбыля кидать…
Спустя полчаса костер горел вполне себе по-пионерски. Вот только сколько нужно так костерить, чтоб земля оттаяла? Несколько часов минимум. Так что, пока оно полыхает есть время заскочить домой, проведать мелкую и идти собирать все разведанные трупы туда — поближе к костру.
Ева дома радостно бросилась ко мне, что-то весела тараторя. Я рассеянно гладил ее по голове, пытаясь не показать своих истинных эмоций. Пусть основной пик бешенства был уже позади, но меня периодически всё еще потряхивало. Увы, безуспешно. Вот как так-то? Ведь три года шмакодявке всего! Мозгов ещё толком и нету, а ведь почуяла. Почуяла мое состояние.
— Дядя Аик, сё-то суцилось?
— Нет-нет, Ева, всё хорошо.
— Дядя Аик! — смотрит так требовательно, смешно морща свои крохотные бровки — сё суцилось?