Говоришь, на свинцово-серой воде собирается лед, а лицо режет снегом, колючей крупой, что несет злобный северный ветер? А деревья с кустами как наброски углем, черные, серые, изломанные, то ли спящие, то ли умершие, и одно воронье лишь по ветвям сидит?
Ты глядишь налево, я направо, твой берег уныл, а мой красочен. Мы словно в разных мирах, а может, вселенных, отражающих то, что у нас на душе. Давай ляжем на спину, будем вместе смотреть, как снег тополиными хлопьями, светлыми перьями, легкой крупой сыпется сверху, заметает нас сугробами, превращается в теплое пуховое одеяло. Ты закроешь глаза и погрузишься в сон, глубокий и сладкий, где не будет тревог, и забот, и отчаяния. Вот ловец, я сама его как-то сплела: бечева и лозовая рама, перья сов и из рога и кости бусины. Это подарок тебе, пусть висит в головах, не позволяя кошмарам коснуться тебя.
Когда в следующий раз ты откроешь глаза, вокруг будет белым-бело, а от света захочется жмуриться. А потом зима отступит, и на твоем берегу настанет теплое лето, распустится цветами и песнями щеглов. Приходи сюда снова, мы ляжем на теплые камни и дождемся счастливой звезды, что в ладони к тебе упадет – на счастье…
Сосредоточение
Протягиваю руку, наталкиваюсь кончиками пальцев на плотную, шероховатую поверхность, ощущая легчайшее сопротивление, скольжу по ней. Выше, там, где она изгибается к тебе и заворачивается вниз буквально на миллиметр, эти мельчайшие округлые выступы все уменьшаются, сходят на нет и в конце концов исчезают под пальцем. Их сменяет ровная атласная глазурь, покрывающая круто ныряющую вниз поверхность. По ней двигаю палец вбок, до отходящего в сторону выступа, такого же пленочно-ровного сверху и бархатисто-шершавого снизу.
Пальцы смыкаются на ручке глиняной чашки, а мышцы предплечья слегка напрягаются, поднимая ее ко рту и осторожно наклоняя. Кожа губ куда тоньше кожи на подушечках пальцев, ощущения ярче, чётче. Касаться неровностей не слишком приятно, но зато по гладкой внутренней поверхности скользит, не задерживаясь, влага. Она имеет осязаемую плотность и густую насыщенность, она движется, то сливаясь в однородный поток, то дробясь на мелкие части. Текстура ее - нежный крем, тончайшим слоем распределенный по поверхности каждой капельки, и бархатистое наполнение.
Глоток провалился в мои персональные глубины, а предплечье вновь напряглось, опуская чашку. Затем пришло в движение плечо, поднимая локоть и вынося свои ощущающие оконечности дальше, в идеально темную пустоту. Среди нее пальцы натыкаются на небольшой предмет, грань за гранью перекатывающийся в мою сторону. Затем гладкий, чуть прилипающий к коже карандаш оказывается в руке и легчайшим напряжением удерживается острием вниз. Под второй ладонью - волокнистая шероховатая поверхность, совсем небольшая.
Твердый кончик карандаша упирается в бумагу и осторожно, медленно передвигается по ней. Следом остаются едва уловимые подушечками пальцев узкие вмятинки, внезапно собирающиеся в ключевое на сегодня слово. «Осязание».
НЁХ
-Лиза!!! Куда ты пропала, падла?! - Аня металась перед плитой, пытаясь одновременно тереть, резать и забрасывать в кипящий бульон. Наготовить жратвы нужно было на десятерых, время поджимало, а из-за распиздяйки-сестры еще ни салаты не струганы, ни голубцы не верчены, ни пироги не замешаны.
- Не мешай, я общаюсь с хтоническими силами! – ответила та откуда-то из дома.
Аня от неожиданности чиркнула по терке рукой, больно сдирая кожу, и сквозь нецензурные шипения пообещала себе через три минутки притащить сестру за волосы и запереть на кухне до полного приготовления всего списка.
- Нахуя ты потревожила мой покой, мудоганская тварь?! – возопило где-то в вестибюле нечеловеческим голосом.
- А ну завалил ебало, пидорас, а то так въебу – еще неделю будешь перекосоёбленный ходить! – гаркнула Аня в темноту длинного коридора, по стенам которого плясали отблески на редкость уёбищного желтоватого цвета, и поспешила устраивать разборки. – Лиза, блядь! Что за херь тут происходит?!
- А чего он сразу ругается, я даже слова вставить не успела?! – возмутилась ее младшая сестра, с кряхтением поднимаясь с пола и потирая пухлую задницу: - Блин… кажется, я отбила копчик…
- И джинсы наконец выкинешь, - мимоходом отметила Аня розовые трусы, уже не скрываемые лопнувшим по шву денимом, и встала перед шевелящейся посреди коридора мерзотной тварюгой из одних тентаклей и десятка глаз с длиннющими ресницами. – Ты еще что за хуерга?