— Все не совсем так… — попытался сказать Алан, но Хардавальда перебила его.
— Моя мать была гарпией. Лучшей охотницей. Но однажды она попала в бурю и упала. И погибла бы, если бы не великаны. Они выходили ее и спасли жизнь. Там она встретила моего отца, и они полюбили друг друга. Однако они не могли жить вместе, они принадлежали разным мирам. И мама забрала меня собой, когда мне исполнилось шесть. Отец присылал мне подарки, пока не погиб…
Алан умолк, ожидая, что Хардавальда скажет что-то еще, но и она замолчала. Ее взгляд впился в пятно от отвратного напитка на стене.
В дверях появилась Айрин, но после выступления Хардавальды ее появления никто и не заметил. Девушка пристроилась в дальнем углу и стала наблюдать за Аланом, и тот постарался сделать вид, что беседа идет по плану.
— И… гарпии приняли тебя?
— Да, — кивнула Хардавальда, все так же разглядывая пятно. — Мне возносили почестей не меньше, чем Избранной. Я была избалованным ребенком, и считала, что все это заслужила, хоть и сильно скучала по папе. А потом моя мать умерла, и никому не стало до меня дела. Тогда-то я и поняла, что все любили ее, а не меня. И мне заново пришлось завоевывать любовь гарпий. Но меня знают только ближе к подножью. А совет… они не знали о моем существовании до этого дня.
Алан смотрел на Хардавальду, пытаясь переварить услышанное. Он не заметил, как на столике появился стакан со «сладкой пеной», как ее назвала полукровка. Хардавальда оказалась совсем не похожей на Алана.
— Ты хотела завоевать любовь и славу этих гарпий? — тихо спросил Алан, глядя в ее глаза. — Зачем?
— Что значит, зачем? — удивилась Хардавальда, затем посмотрела на его кружку. — Пей давай, или я выпью.
Алан поспешил сделать глоток, чтобы не расстраивать ее. Жидкость оказалась приятной, похожее на эль, что он пил в человеческих городах.
— А твое детство каким было? — спросила она. — Как ты оказался среди древних?
Полувеликан никому не рассказывал всей своей истории. Но почти никому никогда и не было интересно. Древние пытались быть тактичными и не задавали много вопросов о его прошлом, понимая, что там явно что-то было сложное, раз Алан сидел в королевской тюрьме.
— Ты что, дар речи потерял? — требовательно смотрела на него Хардавальда. — Я тебе всю свою историю рассказала, твоя очередь. Не смей отмалчиваться.
У Хардавальды было какое-то свое понятие об общении. Алан глубоко вздохнул.
— Даже не знаю, с чего начать…
Хардавальда сокрушенно вздохнула, быстро разочаровываясь в своем собеседнике.
— И за тем ты шел за мной? Чтобы сидеть тут, надувшись? И портить мне настроение в последний день, когда я дома?
— Я… — Алан снова постарался что-то сказать, но Хардавальда продолжила.
— Послушай, я бы тебе вмазала как следует, может это тебя бы сделало более общительным, и меня напрягает та шпионящая девица за моей спиной!
— Но…
— Да, собеседник из тебя так себе! — Хардавальда допила кружку до конца и поставила ее на стол. Она явно уже собралась уходить.
— Постой, — Алан привстал, пока Хардавальда не ушла. — Да, я могу рассказать о себе.
— Ну, расскажи, — Хардавальда устроилась поудобнее и попросила повторить заказ.
Алан еще с минуту пытался придумать, с чего начать, но увидев, что у Хардавальды кончается терпение, выпалил:
— Я был когда-то очень известен…
Алан потом будет думать, почему начал именно с этого. Хотел впечатлить Хардавальду, которая жаловалась на недостаток внимания и славы в своем детстве? Или даже собирался поддеть ее: «Я выходил на сцену и люди приветствовали меня, а в тебе видели пустое место», пытаясь скрыть за этим всю свою боль. Хардавальда ему не понравилась, и он невзлюбил ее. Не так, как своего главного врага жизни Мартина, но как того тыкающего в него зонтиком клоуна, всегда умело находящего больное место. Потом он понял, что просто хотел быть на ее месте. Знать отца, и получать подарки. Иметь мать, которую любят и уважают, а не называют варваркой и не плюют в спину на рынке. Тихо и незаметно расти. Он не думал в тот миг, что и Хардавальде было нелегко. Что потеряв обоих родителей, ей было одиноко и ей хотелось получить хоть немного внимания. В тот миг Алану хотелось, чтобы Хардавальда завидовала ему.
— Был известен? Ты брешешь! — не поверила она.
— Нет, правда, — покачал головой Алан. — Я путешествовал с цирком. Много людей в разных городах собиралось на наши выступления. Мое имя было на плакатах. Наверное, и сейчас кто-нибудь говорит: «жаль, что Алан больше не выступает»…