Уходя, посетитель как бы между прочим, продолжая разговаривать, вынул двумя пальцами из жилетного кармана монетку и жестом, не имеющим значения, положил ее на прилавок.
Посетитель ушел, колокольчик над дверью прозвенел и смолк, Давлеканов подошел к прилавку и неожиданно почувствовал себя тоже приятелем сапожника. Сапожник показал ему разного сорта и толщины подметки из заменителей.
— Это прочнее кожи! Это никогда не износится! — Он мял и сгибал подметки, хлопал ими о прилавок.
Давлеканов перебирал подметки — эти эрзацы тоже хорошо бы помазать клеем, но лучше кожу. Наши заменители наверняка отличаются от этих, а кожа всегда кожа.
— Скажите, а нет ли у вас кожаных подметок?
Сапожник поднял очки на лоб и с интересом посмотрел на Давлеканова.
— Кожа? Конечно, найдется и кожа. Только я не знаю, зачем вам кожа. Любой заменитель…
— Нет, мне все-таки нужна кожа.
— Пожалуйста! — сказал сапожник. — Наверно, вы очень состоятельный человек!
Сапожник вышел в маленькую дверь за прилавком и вернулся с желтыми, глянцевитыми подметками. Он хлопнул ими о прилавок. Сильный, острый, ни с чем не сравнимый запах кожи словно опьянил сапожника. Нет, он совсем не так держал в руках кожаные подметки и смотрел на них по-другому. Когда-то был только один материал — кожа. Он поглядел на Давлеканова. Ему было приятно, что оба они понимают толк в настоящем материале.
— Эрзац! — сказал сапожник грустно. — Всюду эрзац! И мы привыкли. Мы думаем, что это хорошо и что так и должно быть. Но когда приходится иметь дело с настоящим материалом, — сапожник провел рукой по подметкам, — о-о-о! Это доставляет большое удовольствие! Оставьте мне ваши башмаки, к утру они будут готовы.
— А что, если, — сказал Давлеканов, — мы сделаем это сейчас, при мне?
— При вас? Но ведь клей должен высохнуть, вам придется долго ждать!
— Двадцать минут! Двадцать минут, и ни минуты больше!
Сапожник смотрел на него, придерживая очки на носу.
— Дело в том, что я хочу доверить вам один секрет.
В глазах сапожника вспыхнуло любопытство. Он опустил очки. Давлеканов поставил на прилавок два пузырька с притертыми пробками.
— Это еще не клей, — сказал он. — Найдется у вас чистая баночка?
Конечно, у сапожника нашлась консервная банка с аккуратно загнутыми краями.
— Теперь, — торжественно сказал Давлеканов, — я попрошу вас подготовить мои башмаки и подметки.
Сапожник взял башмаки, внимательно осмотрел их и уселся позади прилавка у верстака. Давлеканов сидел по другую сторону прилавка и курил сигарету. Он смотрел, как двигались локти сапожника, как он покачивался в такт работе, как легко и ловко поворачивались инструменты в его руках.
Слабо светилась зеленая штора на окне. Яркий круг света ложился на верстак, где обрабатывался башмак Давлеканова. Как живые существа, смотрели с полок башмаки и туфли, подновленные, почищенные, но с теми морщинами и выпуклостями, которые оставили на них ноги владельцев.
Сапожник работал еще несколько минут.
— Готово! — сказал он.
— Вы позволите зайти за прилавок? — спросил Давлеканов.
— О, конечно! — Сапожник вытирал руки о фартук.
Давлеканов налил в банку жидкости из одного пузырька, прибавил несколько капель из другого — пш-ш-ш! — зашипело в балке. А то, что в ней было, стало медленно, с шипением подниматься, как кофе на огне.
— Помазок для клея! — попросил Давлеканов.
Сапожник подал ему помазок.
Давлеканов быстро, но тщательно намазал пенистой массой подметки.
— Теперь зажимы!
Сапожник подал зажимы.
— Сейчас мы вобьем деревянные шпильки…
— Не надо. Будет достаточно крепко. А теперь мы подождем ровно двадцать минут. Курите, пожалуйста!
Оба сидели молча и курили, поглядывая друг на друга. Минуты шли черепашьим шагом. Немного развлекла Давлеканова кукушка на часах сапожника. Раздалось шипение, стукнула маленькая дверца, как сумасшедшая, в страшной спешке выскочила из деревянного домика кукушка, быстро прокуковала пять раз, юркнула обратно, и тут же за ней захлопнулась дверца.
Наконец Давлеканов сказал сапожнику, что можно снять зажимы.
Давлеканов попробовал — прочно. Сапожник попробовал — прочно.
Когда Давлеканов спросил сапожника о цене, тот взял с него только за материал, и то по какой-то пониженной расцепке.
— А работа… я же почти ничего не сделал! Вот если бы вы могли прийти еще раз и сообщить мне, как это будет держаться! Это очень, очень интересно! Я работаю уже тридцать лет и никогда не видал такого клея! Пш-ш-ш! — Сапожник развел руками и засмеялся.
Колокольчик зазвенел, дверь открылась, на улице хлестал дождь. — Может быть, вам лучше подождать? — сказал сапожник. — Дождь скоро пройдет.
— Нет, что вы! Сейчас будет хорошая проверка на водостойкость!
Как приятно шумит дождь на улице! Все кругом бегут, прикрывшись кто зонтом, кто сумкой, а Давлеканов медленно шагает по лужам.
— Такой дождь на дворе, герр доктор совсем промок! — говорила фрау Берта, выходя на крыльцо, чтобы вытряхнуть плащ Давлеканова. Стоя на коврике в передней, он поднял одну ногу, попробовал подметку — держится, попробовал другую — держится.
— Грета! — кричала Берта. — Отнеси в ванну горячей воды, герр доктор непременно должен попарить ноги, а то он простудится.
Давлеканов выпрямился, сестры увидели его мокрое довольное лицо.
— Герр доктор сегодня очень веселый. Крупная удача в делах?
— Не очень крупная, — засмеялся Давлеканов, — просто сапожник приклеил мне новые подметки, и они очень хорошо держатся, даже на сырости!
— Да-а-а, — разочарованно протянула фрау Берта, — это совсем маленькая удача.
— Но иногда маленькая удача бывает частью большой, а я надеюсь на большую.
— О, желаю вам, желаю вам! — пылко сказала Берта и приложила к груди костлявые руки.
Давлеканов был в отличном настроении. Чтобы доставить удовольствие добрейшей фрау Берте, он опустил ноги в горячую воду. А когда, выйдя из ванны, взглянул на улыбающиеся, полные готовности всячески позаботиться о нем, лица «сестер-кармелиток», он вдруг сказал:
— Уважаемые дамы! Могу ли я просить вас разделить с нами ужин?
Подошедший Костров удивленно поднял брови, а дамы вспыхнули, как девочки.
— Если дамы разрешат, я принесу бутылку легкого вина.
Сестры присели в знак согласия.
— Но тогда, — сказала Берта, — нам придется отложить начало ужина на полчаса.
Мужчины охотно согласились, но Костров сказал, что он на этом ужине не задержится — завтра ответственная встреча, надо подготовиться к ней. Давлеканов тоже собирался вечером поработать, но теперь решил, что лучше встанет завтра пораньше.
Через полчаса Давлеканов, гладко причесанный, с бутылкой вина, спустился вниз и остановился на пороге столовой. Коричневые с узором занавеси были задернуты и лежали глубокими складками. Камин горел и разбрасывал по комнате движущиеся теплые блики, зажигая искры в тонких бокалах на столе, в хрустальной вазе с белыми душистыми флоксами.
Даже Костров оживился и, улыбаясь, уселся за стол. Костров и Давлеканов ужинали сегодня в обществе интересных дам. Взбитые прически, подкрашенные губы, кружевные воротнички на темных платьях, а главное — молодые улыбки и блестящие глаза. Морщины, грубые руки, вставные челюсти — все это пропало в шаловливом теплом свете горящего камина.