Дарку так и не удалось насладиться красотой фронтального движения шеренг, испытать чувство приятного возбуждения от первого залпа, увидеть красочную картину слияния двух войск в смертельной схватке. Впрочем, он уже привык находиться в резерве. Его отряд недаром носил гордое название «Эскадрон последней атаки». Как и у двух других специализированных отрядов: «Фурии» и «Мангусты», задача Эскадрона состояла в нанесении последнего, решающего удара в битве.
Вот уже два часа солдатам приходилось прислушиваться к отдаленному грохоту сражения и рисовать в воображении ужасные картины схватки. Приказа о выступлении так и не было. Это казалось странным и непонятным. В сердце каждого кавалериста жила тайная надежда, что командование решило не бросать в бой резервные подразделения.
Каждый из них томился мучительным ожиданием, испытывал страх перед предстоящим сражением, но открыто показывать свои чувства не решался. Каменные лица всадников, угрюмо смотревшие из-под забрал шлемов, не выражали никаких эмоций. В элитные отряды набирались только опытные наемники, прошедшие горнила нескольких войн. В их среде было не принято выставлять напоказ свои переживания, тем более на глазах командира.
Прошел еще час, затем другой, и наконец-то на холме появилась фигурка всадника, скачущего в расположение части. Буквально в нескольких метрах от командирских палаток конь рухнул на землю, волоча за собой мальчишку в форме вестового. Паренек был шустрым, быстро вскочил на ноги и кинулся с донесением к ближайшему офицеру, которым и оказался капитан Аламез.
– Ваше благородь… беда… разбиты!!! Прорыв конных бригад… Приказ командующего всем резервным подразделениям… Остановить любой ценой… Прикрыть отступление штаба.
Слова посыльного воспринимались с трудом, в них трудно было поверить, но приказы не обсуждаются, они выполняются автоматически. Прикрыть, значит, прикрыть, остановить, значит, остановить!
– Ну вот, ребята, и дождались! – выкрикнул солдатам Дарк, быстро вскакивая в седло. – А ну, живо по коням, штаб отступает, пора вступить в бой настоящим воякам, доказать, что не зря воруете казенные харчи, дармоеды! Не все потеряно! А ну, галопом, во всю прыть, вперед, не жалеть никого!!!
Отряд мчался во весь опор, чтобы отвлечь на себя прорвавшуюся в тыл конницу противника. От бьющего в лицо ветра слезились глаза, кровь приливала к голове и хотелось лишь одного: крушить, резать, топтать врага, пытающегося похитить у них победу.
Бой шел полным ходом, шел везде, начиная от передовых рубежей противника и до самых штабных палаток имперской гвардии. Единого фронта уже давно не было, были отдельные группки людей в черных мундирах, с отчаянием крысы, зажатой в угол, отбивающиеся от наседавшего со всех сторон врага.
Сотни полторы легких пехотинцев из дивизиона Форже пытались сдержать натиск кавалерийского эльфийского полка, прорывающегося к штабным палаткам. Пехота стояла насмерть, держа линию фронта, в которой вязла кавалерия. Отчаянно сопротивляясь, солдаты падали один за другим под ударами острых секир и конских копыт. Помочь им уже никто не мог, их гибель была лишь вопросом времени, которого оставалось все меньше и меньше. Пехотинцы понимали, что они обречены, однако держали строй. В голове каждого из них жила непреклонная, как сама правда, мысль: «Мы живы, пока держим строй, мы живы, пока вместе».
Будь Дарк немного постарше, немного поопытнее, то понял бы, что все уже давно потеряно, но… Эх, молодость, молодость!
С сумасшедшим воем, гиканьем и криками Эскадрон врезался в левый фланг противника, опрокидывая и подминая под себя застигнутых врасплох эльфов. В воздухе, заглушая шум боя, зазвенел боевой клич: «Империя!!!» Откуда-то справа прогремели кличи: «Хангаррр!!!…», «Династияяяя!!!..» Это «Мангусты» и «Фурии» ударили в центр и правый фланг кавалерии. Сыграл эффект неожиданности. Враг был парализован таким мощным напором. Повсюду раздавался звон мечей, крики, вопли умирающих под копытами лошадей эльфов. Прямо перед собой Дарк увидел полковничьи эполеты на белом мундире, рубанул наотмашь, вскользь, прикрылся щитом от удара слева и тут же контрудар – мощный, прямо в грудь врага. Кто-то пытался стащить его с лошади, но получил удар «утренней звездой» оруженосца, который с самого начала схватки неустанно следовал за командиром и прикрывал его спину. В воздухе просвистел шальной болт и впился прямо в прорезь забрала оруженосца. «Бедный мальчик, он был так предан и мечтал о карьере», – подумал Дарк, парируя очередной удар и нанося свой – смертельный.
Бой разгорался. Враг был застигнут врасплох, но быстро оправился от удивления. Эльфы всегда отличались коварством и холодным жестоким расчетом. Они продолжали сражаться, даже потеряв командиров, сражаться жестоко, отчаянно, ненавидя все человеческое. Кто знает, чем бы закончилась эта кровавая бойня, если бы не подмога, спешившая к эльфам со всех сторон. Подавив последние очаги сопротивления имперских войск, враг стекался туда, где еще кипел бой, где еще можно было убивать. Силы эскадронов быстро таяли, теперь уже они были в кольце и яростно отбивались от наседавшего со всех сторон врага.
«Еще немного, и все кончено, – подумал Дарк, – мы выполнили задачу, спасли штаб, теперь нужно подумать и о себе». На какую-то долю секунды ему показалось, что вопль, вырвавшийся из его задыхающегося горла, заглушил рев боя. Неизвестно, показалось ли ему это, или действительно было так, но по крайней мере три десятка черных всадников тут же кинулись за ним на прорыв окружения. И это им удалось. Отряд бешено мчался по полю, усеянному трупами, уходя от преследователей, лавируя между войсками противника, пытающимися перекрыть им путь к отступлению. Пролетая по полю боя, Дарк краем глаза заметил небольшую возвышенность, которую все еще удерживала кучка алебардийцев. На рукавах их мундиров виднелась красная нашивка – оскаленная морда волка. Это были остатки батальона Фламера. Солдаты дрались, несмотря на то что еще час назад отряд потерял своего командира…
В голове Дарка пульсировала всего одна мысль, всего два слова – «к лесу». Горстка всадников взлетела на последний холм перед лесом и тут же натолкнулась на отряд махаканской пехоты, устроивший здесь свой лагерь.
Дарк открыл глаза и снова встретил прилив боли. Гудела голова, ныла придавленная лошадью грудь и зудела левая нога, которую он, наверное, подвернул при падении. Собрав остаток сил, сделал рывок, чтобы освободиться из-под уже окоченевшей туши, лежавшей на нем. Бесполезно, только боль, новая боль, пронизывающая насквозь и выворачивающая наизнанку.
Совершив еще несколько усилий, он почти выбрался из-под лошади, затем, опершись на седло, Дарк начал тянуть его на себя, проволакивая ноги под мертвым животным. Наконец-то ему это удалось. Как ни странно, но в голове вертелась по-детски наивная мысль: «Это роды, я заново родился, родился другим человеком. Оно началось, началось что-то новое…»
Он жил, он даже мог думать, думать, превозмогая не только боль, но и жуткое чувство рвоты, преследующее его весь долгий и мучительный путь по оврагам, усеянным остатками изуродованных тел. Впервые он задумался о бессмысленности всего происходящего:
«Человек – странное животное, коллективное. Находясь вместе, люди могут совершенно спокойно воспринимать действительность, какой бы ужасной и отвратительной она ни была. Маршируя в колонне победителей или отступая в толпе проигравших, люди думают о будущем или о прошлом: вспоминают погибших близких и товарищей по оружию или рисуют картины будущих побед. И только когда ты остался один, ночью на поле боя, усеянном трупами, перестаешь мыслить привычными категориями и стереотипами. Исчезают все страхи и несбывшиеся мечты, и приходит только оно – холодное и абсолютно безэмоциональное осознание действительности, жизни, какой она есть. Колеса истории вращаются безмерными амбициями одних людей и безропотным послушанием других. Движение колеса приводит цивилизацию к прогрессу, развитию, а что остается позади?»