— Устал? — жена помогла ему снять пальто. — Чай? Или сразу ужин?
Голова разламывалась от боли.
— Пенталгин.
Лала с жалостью посмотрела на мужа.
— И сдался тебе этот обмен. Ну его. Жили себе и жили. Мучаешь и себя и нас.
— Света спит?
— Я ее только что уложила. Все спрашивала, когда придет папа. На, запей.
Бабирханов принял таблетку.
— Сейчас я принесу крепкого чая. С чем будешь?
— Кислое что-нибудь.
— Хорошо. А ты пока полежи.
Она принесла подушку, одеяло. Муж прилег на диване.
— Папа…
— Да, моя хорошая.
— У тебя болит головка?
— Болит, еще как.
— Сильно-пресильно?
— Сильно-пресильно.
— Иди сюда, я тебя вылечу.
Он поднялся, в висках застучало сильнее. Переждав несколько секунд, он прошел в спальню. Поцеловал ручку дочери.
— Спи, моя маленькая, спи. Поздно уже.
— Дай я тебя поцелую тоже.
Затем он тщательно укрыл ее и вернулся на диван.
— Телевизор включить? — Лала уже кончила возню с посудой и теперь мыла руки.
— Надоело. Одно и то же каждый день. Рапорты, доклады, совещания. Смотришь телевизор и думаешь — как везде у нас хорошо. И безработицы нет, и взяток нет, землячества нет. Все хорошо на бумаге. А в жизни… да что говорить!
— У тебя опять неприятности. В суд ходил?
— Еще бы! С него и начал.
— И что?
— «Принесете документы после Нового года. Один на курсах, другая в декрете. Судей нет, а дел — во».
Лала подошла, села рядом.
— Как плохо. Сколько же это протянется?
— В первых же числах января я сдам документы и тогда назначат день слушания дела.
— Суда нам еще не хватало.
— Все равно я добьюсь этого обмена во что бы то ни стало! У меня отец — инвалид войны, сестра инвалид пожизненно. Они оба там, в Ахмедлах, а мы здесь, в городе. Я все время думаю, когда сам сажусь за стол — а что они ели? И в такой момент хочется все бросить и помчаться на другой конец города, чтобы увидеть их. Я сын и брат. Ты понимаешь?
— Понимаю, понимаю.
— Мне надо быть ближе к ним, чтобы быть спокойным. Кстати, папа должен был приехать сегодня. Был?
— Нет, не приезжал.
— Вот видишь. Его нет третий день. Я сейчас поеду и посмотрю, что там стряслось.
— Не надо, милый. Ты же устал. Время — десятый час. А завтра зайдешь к ним после работы.
— Но его нет третьи сутки! Человека, которому семьдесят!
— Ну, правильно, правильно. Старый, больной человек. Лежит себе, отдыхает, а ты тревожишься.
— Лала, там же нет телефона. А вдруг что-то случилось. — Он вздрогнул от пришедшей на ум нелепой мысли. — Представляешь? Два дня, и никто ничего не знает. Нет, я поеду.
Он решительно встал и начал собираться.
Лала знала его характер. Вопрос, касающийся родителей ее мужа, всегда решался им бесповоротно. Надумал, значит поедет. Начнешь уговаривать, рассердится. Укорит еще. И старик сдал. Неважно выглядит в последнее время. Вдруг — и впрямь что-то случилось, а мы и знать ничего не знаем. Ведь Ниса не предупредит. Не сможет. Что возьмешь с больной девушки, которая в детстве перенесла менингит и теперь неосознанно доживает свой век? Несчастное существо. Она тяжело вздохнула, прошла на кухню.
…Бабирханов встал, нашарил на столе сигареты и спички, закурил. Затем снова прилег, пристроив на груди пепельницу…
В двенадцатом часу ночи он уже стучался в дверь отцовой квартиры. Хриплый старческий голос ответил ему не скоро.
— Кто?
— Я, папа.
Отец открыл дверь и прошел в свою комнату.
— Я разбудил тебя?
— Мне же утром вставать.
Золотое правило отца — ложиться рано, вставать чуть свет. Однако Бабирханов успел уловить в его ответе плохо спрятанную радость. Отцу льстило — сын, не повидав его дня два, обязательно приезжал к нему даже ночью, если не успевал вечером.
— Ниса спит?
— Спит.
— А что вы ели?
Отец благодарно взглянул на него и недовольно проворчал:
— Колбаса у нас была, фрукты, чай. Хочешь?
— Я принес тут кое-что. Вот, Лала положила.
Он освободил свою авоську от съестного, сложил ее, спрятал в карман.
— А чего ты не приехал к нам?
— Неохота ехать в даль, затем возвращаться. Да, как там с обменом?
— Тянется.
— Да-а, в Баку не так-то все просто. На суде был?
— Был.
— Кто председатель?
— Понятное дело кто. Талант из Нахичевани.
— Недолго им осталось. Ну, ладно, езжай. Поздно уже.
Бабирханов встал.
— Завтра зайдешь?
— Не обещаю. Послезавтра — да. Ой!