— Ну иди, деточка. Иди, моя хорошая.
Чем-то явно расстроенный к Эсмире подошел грузчик. Тот, что помоложе.
— Хозяюшка, — извиняющимся тоном начал он, — вы уж нас извините…
— Что там еще стряслось?
— Зеркало ваше, в шкафу, слабо держалось. Мы подняли шкаф, а оно ударилось там же, в шкафу, и разбилось.
Эсмира безразлично взмахнула рукой.
— Страшно, когда сердце разбивается. А зеркало так, мелочь.
— Вы настолько же благородны, насколько красивы, — не удержался от восхищения тот.
— Зато вы медлительны и неуместно сентиментальны. Надо спешить.
Грузчик сразу же исчез. Эсмира осмотрела машину, кузов и, пересчитав условно обозначенное количество мест, хотела вернуться домой, как вдруг заметила Бабирханова, попытавшегося скрыться от нее.
— Сосед, одну минуту, — громко остановила она его.
Бабирханов остановился и удивленно глянул на нее.
— Очень смело. Ты ведь боялась разговаривать со мной во дворе. И вообще — какие теперь могут быть разговоры?
Он сделал попытку уйти, но она задержала его.
— Подожди. Я хотела сказать тебе, что ты…
— А я не хочу тебя слушать, — перебил он ее.
— Постарайся понять меня правильно…
— И понимать тебя не хочу, — снова перебил он. — Правильней поймет тебя он.
Она с опаской огляделась по сторонам. — Не ори, соседи услышат.
— Пускай слышат, — упрямо продолжал он. — Я никого не боюсь. Хочешь, закричу на весь двор, что любил тебя?
— Любил? — грустно переспросила Эсмира.
— Никому до этого не должно быть дела. Но топтать достоинство не дам!
Наконец показались грузчики, притащившие тот самый шкаф с разбитым зеркалом. Стараясь не поцарапать торцевые стороны, они осторожно втянули его в кузов, после чего с удовлетворением отрапортовали Эсмире:
— Хозяюшка, мы готовы.
— Хорошо. Идите, я сейчас.
— Кто это? Кто они? — спросил Бабирханов, глядя им вслед.
— Грузчики.
— Что они тут делают?
— Я обменяла квартиру.
— Ты?
— Я.
— И куда переезжаешь?
— А тебе не все равно? Все равно ты меня уже ненавидишь.
Бабирханов ожидал чего угодно, но только не переезда.
— Ты с ума сошла?! — все еще не веря, вскричал он. — Куда ты переезжаешь? Я же не смогу без тебя…
Вопреки своей сдержанности Эсмира горько заплакала.
— Должен, — сквозь слезы проговорила она, — дорогой ты мой. Должен, как должна и я.
— Так ты меня обманула? — глухо, чужим голосом спросил он.
— В чем, мой милый?
Бабирханов взвыл от внезапно охватившей его догадки.
— Любовник, насчет третьего ребенка?
Она тихо плакала.
— Да или нет? — грозно переспросил он.
— Какой ты глупый. Любовник… У меня только один любимый, который не мой.
— Кто? — нетерпеливо спросил Бабирханов.
— Мой милый врач. Врач, но не мой.
Послышался сигнал машины.
— Прощай, — сказала Эсмира. — И поцелуй меня. В первый и последний раз. Поцелуй.
— Во дворе, при соседях? — не соображая, спросил он.
— Плевать. Скорее.
Она первая обняла его и припала к губам.
— Подожди, — крикнул он, когда она, резко оторвавшись от него, подбежала к машине и вскочила на подножку. — Подожди, — воскликнул он, когда машина, тронув с места, осторожно выехала со двора, где под осенним солнцем все еще грелись пенсионеры и резвилась детвора.
БЕГ С ПРЕПЯТСТВИЯМИ
Рассказ
Обозленный, он выскочил на Пушкинскую площадь, пристально осмотрелся. Ее нигде не было. Как в воду канула. «Проклятье, — подумал он, — обвела, как мальчишку. Ужин на двадцать три рубля — и ее нет». Пройдя несколько раз взад-вперед, он вновь остановился. Искать было бесполезно. Девчонка, пообещавшая ночь, исчезла.
Нестерпимо хотелось пить. Во рту пересохло от напряжения и водки, выпитой в «Арагви» с девушкой, которая сама напросилась за его стол. Дальше, как обычно. Танцы, угощение, обещание и… исчезновение. Студент в ярости не находил себе места. Сказала бы сразу, думал он, что мне просто хочется гульнуть и все. И ничего более. Без обещаний, которые разожгли душу, и он никак теперь не может успокоиться. А успокоиться надо.
Надо! Он пересек площадь и выпил стакан газированной воды. Холодная влага придала ему оптимизма и уверенности. Глянул на часы. Половина двенадцатого. Подошел к телефону-автомату, набрал номер старой знакомой. Ждал долго, но к телефону никто не подходил. Вероятно, у матери, подумал он, и повесил трубку. Выпил газировки еще. Замутненное сознание мало-помалу начало проясняться.